Читать книгу "Молодая Екатерина - Ольга Игоревна Елисеева"

Удивительно и другое: если Екатерина и Петр оба читали с увлечением, то почему между ними не возникало столь естественных разговоров по поводу прочитанного – разный круг предпочтений – не оправдание. У кого из супругов он совпадает на 100 %? Напротив, интерес к коллекционированию книг, покупке новинок должен был стать полем для сближения. Что хочешь приобрести ты? А ты? Но не стал. «Я любила чтение, он тоже читал, – признавала Екатерина, – но что читал он? Рассказы про разбойников или романы, которые мне были не по вкусу. Никогда умы не были менее сходны, чем наши; не было ничего общего между нашими вкусами, и наш образ мыслей, и наши взгляды были до того различны, что мы никогда ни в чем не были согласны, если бы я часто не прибегала к уступчивости, чтобы его не задевать прямо»234.

Рассказы про разбойников, книги о путешествиях и войнах – естественный круг чтения для мальчика. Но речь идет о 1749 г., когда Петру уже перевалило за двадцать, а сама великая княгиня давно рассталась с романами. Инфантилизм, или, как тогда говорили, ребячливость, наследника, явное отставание от роста не только физически, но и эмоционально, – проявился и в выборе литературы. А вот Екатерина умственно развивалась быстрее сверстников, шла дальше, отсюда и отсутствие согласия. Они обсуждали книги слишком по-разному и испытывали скуку от бесед друг с другом. Жена казалась наследнику заумной, он ей – маленьким.

Заметим, что если о литературных пристрастиях великой княгини мы знаем из множества источников, то информация о круге чтения Петра Федоровича встречается только у Штелина. Она уникальна. Больше никто из современников книголюбом наследника не называл. Напротив, на стороннего наблюдателя царевич производил впечатление человека, относившегося к литературе презрительно. «Он полагал, в частности, что ошибаются те, кто утверждает, будто король (Фридрих II. – О.Е.) предпочитает трубке – книги, и особенно те, кто говорит, что прусский король пишет стихи»235, – вспоминал С.А. Понятовский свои беседы с Петром Федоровичем.

«ПИЛИТЬ НА СКРИПКЕ»

Молодой поляк, влюбленный в Екатерину, мог утрировать, ведь и из ее мемуаров вовсе не предстает образ супруга с книжкой в руках. Иное дело – со скрипкой. Легко упрекнуть современников в пристрастии, но вот пища для размышления: о музыкальных занятиях Петра упоминали буквально все – от недоброжелательной жены до немецких дипломатов. И здесь рассказ Штелина легко вписывается в круг других источников.

Сама Екатерина не любила музыки: у нее был дефект слухового аппарата, благодаря которому правое ухо слышало звуки в одном тембре, а левое в другом. Неудивительно, что любой концерт императрица воспринимала как шум и именно так относилась к упражнениям мужа: «Он принимался пилить на скрипке; он не знал ни одной ноты, но имел отличный слух, и для него красота музыки заключалась в силе и страстности»236. Не раз наша героиня упоминала концерты, которые устраивал ее супруг: «В них он сам играл на скрипке… Я обыкновенно скучала»237. Штелин указывал, что зимой концерты в покоях великого князя происходили каждый день и длились с четырех часов до девяти вечера.

Профессор, который позднее участвовал в придворных оркестрах Петра, с неудовольствием отмечал, что в 1745 г. егерь Бастиан, развлекая юношу, «играл ему на скрипке и учил его играть кое-как»238. Этот отзыв очень близок к екатерининскому: «не зная ни одной ноты». Впрочем, возможно, Штелин вновь ревновал. Ведь он-то, ученик Баха, мог показать великому князю куда больше, чем егерь, игравший, как тогда говорили, по навыку, т. е. без нот. А.Т. Болотов, слышавший исполнение наследника, замечал, что тот играл «довольно хорошо и бегло». Но был ли Болотов знатоком дела – вот вопрос.

Профессор писал, что его воспитанник «научился у нескольких итальянцев игре на скрипке» и мог при исполнении симфоний «выступать в качестве партнера. И хотя порой он фальшивил и пропускал трудные места, его итальянцы имели обыкновение кричать ему: “Браво, ваше высочество!” Отчего, в конце концов, он и сам, несмотря на пронзительные удары смычком, уверовал, что играет верно и красиво». Снова штелинские: «фальшивил» и «пронзительные удары смычком» совпадают с отзывом Екатерины о том, что красота музыки заключалась для великого князя «в силе и страстности».

Уже после восшествия ученика на престол Штелин записал: «Благоволит итальянцам и особенно музыкантам: своего бывшего учителя на скрипке, Пиери, назначает капельмейстером и отказывает прежнему (Шварцу из Вены). Сам играет при дворе первую скрипку под управлением Пиери и желает, чтобы все знатные дилетанты, которые некогда играли в его концерте, участвовали и в придворных концертах… Имеет запас отличных скрипок, из которых иные стоят от 400 до 500 рублей. Хочет выписать из Падуи в Петербург старика Тистини, к школе которого он причисляет себя. Возвращает из Болонии капельмейстера Гайя»239.

Петр коллекционировал музыкальные инструменты: «Едва он слышал что-либо о хорошей скрипке, как тотчас желал ее заполучить, независимо от цены. В результате он стал обладателем ценного собрания скрипок кремонских, амати, штайнеровских и других знаменитых мастеров»240.

Эти сведения Штелина сдержанно подтверждаются другими источниками. «Сколько известно мне, – писал Финкенштейн, – единственная разумная забава, коей он (Петр Федорович. – О.Е.) предается, – музыка». И тут же: «каждый день по нескольку часов играет с куклами и марионетками»241. Порой трудно понять, о какой игре – музыкальной или с кукольной – идет речь в мемуарах Екатерины. В инструкции для обер-гофмаршала великого князя юноше запрещались и занятия музыкой. Надлежало «всемерно препятствовать… игранию на инструментах». Трудно понять, какой логикой руководствовались при этом Елизавета и Бестужев. Но Петр действительно учился «пилить на скрипке» тайком, а потому неудивительно, что он не знал нот. Удивительно другое – получив наконец свободу от надзора, он не удосужился познакомиться с ними.

«В ОДНОЙ КОМНАТЕ»

В результате царевич упражнялся ночью, так же как и возился с игрушками. «Как только мы были в постели, Крузе запирала дверь, – писала Екатерина, – и тогда великий князь играл до часу или двух ночи; волей или неволей я должна была принимать участие в этом прекрасном развлечении так же, как и Крузе (заметим, камер-фрау оставалась на ночь в комнате молодых. – О.Е.). Часто я над этим смеялась, но еще чаще это меня изводило и беспокоило, так как вся кровать была покрыта и полна куклами и игрушками, иногда очень тяжелыми. Не знаю, проведала ли Чоглокова об этих ночных забавах, но однажды, около полуночи, она постучалась к нам в дверь спальной; ей не сразу открыли, потому что великий князь, Крузе и я спешили спрятать и снять с постели игрушки, чему помогло одеяло… Чоглокова стала нам ужасно выговаривать за то, что мы заставили ее ждать».

Поражают стесненные условия, в которых жила великокняжеская чета. Не только в смысле отсутствия личной свободы – гофмейстерина ночью врывается в спальню Петра и Екатерины, – но и в смысле отсутствия площади. Глядя на дворцы того времени, кажется, что в них очень просторно. Но из описаний жизни елизаветинского двора создается чувство крайней нехватки помещений. В те времена люди не так нуждались в личном пространстве, как сейчас, потребность уединения была развита куда меньше. Когда императрица переезжала в Царское Село, за ней следовали кавалеры и дамы. «Эти дамы помещались по четыре и больше в одной комнате, – писала Екатерина, – их горничные и все то, что они привезли с собой, находилось тут же. Эти дамы были большей частью в сильной ссоре между собою, что делало их житье не особенно приятным»242.