Читать книгу "Опасная командировка - Александр Ковалевский"

А в это время на несколько сотен метров выше двойка каких-то скалолазов совершала восхождение. Вдруг он услышал отдаленный крик: «Камень!» С опасностью, что сверху в любую секунду может прилететь камень, как-то быстро свыкаешься, и, соответственно, бдительность притупляется. Илья был в каске, и связка вроде где-то там, далеко, в общем, он продолжил как ни в чем не бывало выбирать зажимом страховочную веревку, лакомясь при этом виноградом. А в это время его мозг включился сам (то, что называют внутренним голосом), и с этим голосом он начал вести такой себе неспешный мысленный диалог. Внутренний голос, укоризненно: «Ну тебя же учили, что надо в таких случаях прижаться к скале». Илья сам себе отвечает: «А действительно, какого ты черта ленишься!» И в ту же секунду, не выпуская из рук веревку, он сорвался с места и прыгнул к скале. В следующее мгновение рюкзачок, на котором он только что сидел, был пробит камнем размером с кирпич.

После этого случая Илья и стал считать, что способность в нужный момент проанализировать полученные ранее знания и опыт и принять единственно правильное решение – это и есть интуиция.

На высотных работах, которыми он продолжил заниматься, все риски, правда, тоже не всегда можно предусмотреть. В любом жилом доме может найтись какая-нибудь полоумная старушка, обкуренный наркоман или напившийся до белой горячки алкаш, которые из своего окна могут перерезать веревки.

Самый экстремальный случай произошел, когда их бригада белила по ночам потолки в цеху по производству железобетонных плит. Работали они с мостовых кранов. В одной руке «удочка», в другой пульт управления краном. Бачок с краской поднимали наверх на крюке и гоняли на этих мостовых кранах на полной скорости, дабы дело шло быстрее. В цеху, где отливали железобетонные балки, было шесть пролетов по сто метров. Где-то на десятый день (вернее ночь) работы, под утро, когда все уже порядком устали от бессонных ночей, Илья поехал верхом на мостовом кране, забыв поднять крюк. Во время движения зацепился крюком за переходной мостик с плакатом «Слава КПСС!», и вместо того, чтобы нажать «Стоп», Илья первым делом кинулся поднимать этот крюк, будь он неладен. Рывок был такой силы, что мостовой кран чуть не слетел с направляющих рельсов, крюком же было погнуто стальное ограждение мостика и разорвана «Слава КПСС!». В шоковом состоянии Илья хоть и запоздало, но все же сообразил нажать «Стоп», и все обошлось без особых разрушений.

Утром начальник цеха с изумлением рассматривал согнутые перила мостика и порванный на фашистские знаки плакат. О том, как все было на самом деле, альпинисты предпочли умолчать, а то бы им еще идеологическую диверсию пришили.

Какой бы опасной ни была работа на высоте, Илью она более чем устраивала. В альпинистской бригаде он достаточно зарабатывал, чтобы его семья ни в чем не нуждалась. Настя могла не работать и полностью посвятить себя воспитанию детей. Когда старший сын чуть подрос, Илья стал брать его с собой на скалы. В альпинистские экспедиции он, как и обещал жене, больше не выезжал, а на теплые крымские скалы Настя и сама с ним с удовольствием ездила и даже прошла с верхней страховкой несколько простеньких маршрутов. Убедившись в том, что в сравнении с альпинизмом скалолазание – это совершенно безопасный вид спорта, Настя против частых выездов мужа в Крым не возражала, поскольку на семейном бюджете это не сказывалось. Илья зарабатывал в своей бригаде от ста до двухсот рублей в день, в то время как билет до Симферополя в плацкартном вагоне стоил всего десять рублей плюс рубль за постель, и он вполне мог себе позволить выезжать на крымские скалы чуть ли не каждые выходные.

Вольготная жизнь «свободного художника» закончилась для Ильи вместе с развалом Союза, когда настали такие времена, что денег перестало хватать даже на самое необходимое. Инициированные правительством реформы по методу «шоковой терапии» привели к безудержному росту цен, который обесценил трудовые накопления простых людей. Сбережения граждан на глазах превращались в фантики, но миллиарды рублей вкладчиков, прежде чем они окончательно обесценились, расторопные банкиры успели конвертировать в твердую валюту и перевести на секретные счета в заграничные банки. Дестабилизированная финансово-денежная система породила кризис неплатежей. Рвались экономические связи между бывшими братскими республиками, и, как результат, наступил паралич промышленности. Бывшая партийно-хозяйственная элита – директора фабрик и заводов – сдавала производственные площади в аренду различным фирмам и кооперативам, а заодно по цене металлолома распродавала заводское оборудование. Миллионы людей остались без работы и средств к существованию.

Потеряв доверие к российским рублям, украинским купонам и белорусским «зайчикам», народ, чтобы как-то спасти от инфляции свои скудные сбережения, ринулся скупать американские доллары, фактически ставшие национальной валютой на всем постсоветском пространстве. Оставшиеся без работы инженеры переквалифицировались в «челноков», снующих за товаром сначала в Польшу, затем, кто удачно раскрутился, в Турцию, Китай и Индию. Как следствие их неустанной деятельности стихийно возникали вещевые рынки. Тем же, кто еще работал на еле дышащих госпредприятиях, выплату заработной платы стали задерживать на два-три месяца, а на некоторых заводах и вовсе прекратили рассчитываться деньгами и выдавали зарплату выпускаемой продукцией.

Еще в худшей ситуации оказались так называемые бюджетники: учителя, врачи, преподаватели вузов, военнослужащие, сотрудники правоохранительных органов. Товаров, которые можно было бы продать на рынке, они не производили, поэтому получать их в качестве оплаты своего труда не могли. Чтобы выжить в этих условиях, нужно было либо брать взятки, либо (у кого не имелось возможности использовать служебное положение в целях личного обогащения) искать себе другую работу.

В девяносто третьем началась гиперинфляция, помножившая на ноль выплачиваемые с задержками зарплаты. В начале мая бригада Ильи покрасила 80-метровый ретранслятор, за который по смете им должны были заплатить 700 тысяч купоно-карбованцев. Деньги же за эту работу они получили только через полгода, когда коробка спичек стала стоить 5 тысяч этих фантиков. Вот и получилось, что всей бригадой они заработали аж на сто сорок коробок спичек. Для Ильи это была последняя работа в бригаде, которая тем же летом распалась. Кто-то уехал на заработки в Польшу, кто-то в Россию. Илья никуда уезжать не хотел. Ему нужна была работа в Харькове, чтобы не расставаться надолго с женой и детьми.

И, хотя Илья приносил в дом какие-то деньги, вырученные в основном от продажи знакомым альпинистам своего высокогорного снаряжения, несколько месяцев им пришлось жить на одну Настину зарплату (она шила на дому пуховки для альпинистов). Попытка же организовать свое дело с треском провалилась: ни у Ильи, ни у Насти не оказалось коммерческой жилки, а главное, у них не было необходимого стартового капитала. Закупив на последние деньги материал, Настя сшила несколько пуховок для реализации за валюту. «Челноки» возили пуховки в Непал, где сдавали в комиссионные магазины по восемьдесят долларов за куртку, но спрос на пуховки в Непале вдруг резко упал и Настя не окупила даже вложенные «в дело» затраты.

Сгорая от стыда, Илья два дня простоял в двадцатиградусный мороз на стихийном вещевом рынке, пытаясь продать пошитый женой из остатков материала детский комбинезон, но его так никто и не купил. На третий день к нему в качестве «группы поддержки» присоединилась Настя, но и у них двоих торговля не пошла.