Читать книгу "Завещание лейтенанта - Владимир Макарычев"

Маршрут движения проложили с проводником заранее, чтобы меньше преодолевать горных перевалов. Оптимальный путь выбирали по устью рек, хотя, как оказалось, это увеличивало расстояние. У горных речек русла петляли. На вопрос о расстоянии туземец палкой начертил на снегу пять полосок, означавшие число ночей, которые предстояло встретить в дороге.

Путники сразу же столкнулись с главной проблемой этих мест – ветром, удваивающим мороз и бросающим в глаза колючие хлопья снега, надоедливой пыли, да еще угнетала и мрачная безлесная местность.

Тем не менее двигались споро. По устью реки Кутын с одной ночевкой вышли к Ульбанскому заливу. По ледяной поверхности залива собаки пошли веселее. Прибрежные горы, исхлестанные ветрами, встречали путников недружелюбно, как наблюдающие в засаде разведчики, на скалах росли редкие деревья, пригнувшись к камням. Только потом Николай сообразил: таким способом они искали защиту от океанского ветра у гор.

К концу дня добирались до противоположного берега. Начинался летом заболоченный, труднопроходимый, а зимой, наоборот, удобный для перехода полуостров Тохареу. По нему идти весь световой день до залива Николая. Быстро темнело. На поиск удобного места для ночлега времени тратить не стали, подошли к бесформенной скале, лишь бы укрыться от везде достающего ветра.

Николая беспокоила жена. Он не желал ее брать в тяжелую дорогу, но женщина с упорством капризного ребенка настояла на своем. Он платил строгостью. Нарочно повышал голос, делая замечания по поводу расстегнутого ремешка, подпоясывающего овечий полушубок. Жестко указывал на неправильное дыхание, грозящее воспалением горла, пресекал попытки готовить пищу, тащить мешки наравне с мужчинами. Одновременно требовал с нее, как с сына, но и оберегал точно так же. Лиза была самым близким и родным человеком. Втайне он гордился ею, но старался внешне не показывать своего одобрения. Сравнивал себя с первооткрывателем, с самим Геннадием Ивановичем Невельским, а Лизу с его женой Екатериной Ивановной, перенесшей не менее тяжелые испытания, с женой командора Беринга, женами декабристов, женой лейтенанта Прончищева, не выдержавшей разлуки и скончавшейся на девятый день после смерти мужа на затертом северными льдами судне под Якутском. С женщиной из поселка, последовавшей за осужденным мужем на каторгу. Со всей обнажающей простотой раскрылась для него необъяснимая ранее причина головокружительной дерзости русских путешественников и героев! Рядом с ними часто находились любимые женщины, разделившие по собственной воле нечеловечески тяжелый путь к славе – но не своей, а любимого мужчины. Жертвенность русской женщины поражала, придавала сил. Неожиданно показалось видение – среди холодной безжизненной снежной пустыни поднялся горячий фонтан. Вокруг него таял снег, морозный воздух превращался в теплый пар. Николай с удивлением чувствовал прилив сил, возникающий не от воображения, а от присутствия рядом любимого человека.

Вторая ночь путешественников прошла спокойно. Спали под палаткой из оленьих шкур. Собаки, сбившись в один клубок, жались на морозном воздухе. Николай несколько раз за ночь выходил из палатки, с умилением наблюдая за покрытым инеем живым шаром, из которого темными точками торчали влажные собачьи носы. Возвращаясь в палатку, всякий раз заботливо натягивал на Лизу сползающее одеяло из медвежьей шкуры. Сон ее был по-детски безмятежен.

Не дожидаясь рассвета, наскоро попили чаю. Снова гонка с одной целью: привезти вовремя оправдательные документы. Все во имя сохранения справедливости и доброго имени Острено.

Проводник по твердому насту направил собак к перевалу, надеясь сократить дорогу. Следовало за полдня пройти перешеек, разделяющий два залива, Ульбанский и Николая. Спешили, зная изменчивость приморского климата. Да и дело шло к весне. Боялись потепления, превращающего глубокий снег в непроходимую трясину.

Для увеличения скорости встали на короткие лыжи, подклеенные нерпичьими шкурами. Главное, сберегались силы. Держались за ручные нарты, которые тащили втроем ездовые собаки. Удачно миновав снежную долину, к концу дня увидели белое пятно второго залива. Проводник показал в сторону обрывистого берега, предупредив односложно: «Нельзя!» Члены экспедиции привыкли к такому немногословному предупреждению и воспринимали его с почтением – негидальцы обожествляли природу. Только подойдя к скалистому берегу залива Николая, путники поняли грозное предупреждение: в темноте спускаться к морю с обрыва было опасно.

Здесь же, в долине, сделали короткий ночной привал. Спали так же под раскинутой палаткой из оленьих шкур, закрепленных на вырубленных из молодой елки кольях.

Утром их разбудил барабанивший по дереву дятел. Проводник пропал, но вскоре появился в заиндевевшей одежде – сказал, что искал безопасный спуск на берег залива. Люди покорно слушались, доверяя свою жизнь незнакомому человеку. Природа с безразличием сытого хищника наблюдала за путниками. Она их пока не берегла, но и не обижала.

Снова гонка по снежной пустыне. Двигаться по заливу Николая оказалось намного сложнее, чем по Ульбанскому. Мешали нагроможденные ледяные глыбы, навороченные друг на друга недавно прошедшим штормом. Приходилось все время что-то огибать, обходить. Теплело. К торосам прибавился сильный ветер, отчего влажный воздух покрывал одежду коркой льда. Идти становилось сложнее. Ледяная одежда, подобно железным доспехам, сковывала движения. С трудом добрались они до материкового берега. Казалось, собаки устали больше людей, изранили лапы об зубастый лед.

Погода менялась вместе с природой. На прибрежных скалах начиналась лесистая тайга. Путников радовала возможность укрыться от ветра среди густых деревьев, где можно без труда найти топливо для костра и обсушить одежду. Нарубили веток. Привал сделали в ельнике, развели большой костер. Снег усиливался, потому решили поставить палатку, получившуюся вроде чума. Проводник по своим обычаям настелил внутри сосновых веток, посередине развел небольшой костерок.

– Нужно переждать потепление, – предложил он, – снег глубокий, проваливается. Собакам идти невозможно.

Вынужденная остановка обрадовала особенно собак. Поев сушеной рыбы, они начали резвиться, задираться. Остромордый вожак не участвовал в играх. Устав наблюдать пустую возню, он по-волчьи завыл, пытаясь утихомирить молодежь. Пушистая рыжеватая шерсть завибрировала в такт голосу. Уши встали торчком, заострились. То был кобель гиляцкой породы, ростом в холке с полметра. Вожак пользовался почетом не только у собак, но и у людей. Он связующее звено между ними. Вожака определяли еще слепым щенком, бросая выводок в глубокий таз, накрытый шкурой. Выбирался самый настойчивый, способный удерживаться дольше всех на краю таза. Затем еще два года натаскивали его вести за собой собак в упряжке, в которую запрягали только однопометных кобелей. Так они быстрее привыкали друг к другу. Вожак знал, где ждать опасность, от него часто зависела жизнь хозяина.

Люди в отличие от собак сразу же занялись делом. Чайковский взялся готовить пищу, старательно нарезая ломтики мороженой оленины, складывая их отдельно от сушеной рыбы. Не забывал подбросить сырой хвои в костер. От едкого дыма першило в горле. Наконец с радушием хозяина пригласил к импровизированному столу, украшенному еловой веточкой. В тесноте люди уселись плечом к плечу возле красных углей. Из почерневшего от копоти чайника разлили крепкий душистый чай. Проводник взял из разложенных продуктов ржаной сухарь и вопросительно взглянул на Дымова. Лиза заметила, с какой осторожностью, как великую ценность, он держал корку сухого хлеба. Женщина ободрительно улыбнулась ему в ответ, подвинув к нему все сухари. Туземец благодарно приложил руки к груди. Затем, не переставая кланяться, несколько раз повторил одно и то же слово: «Пила-пали джавгин».