Читать книгу "Комната воды - Кристофер Фаулер"

В тот день Джордж позвонил в неурочный час, сразу же нарушив установленный порядок. Он звонил всего лишь из Парижа – пустяковое расстояние, – но что-то было не так.

Судя по цифрам на дисплее телефона, он говорил с Хизер не больше четырех минут. Этого едва бы хватило, чтобы сварить яйцо, а уж для обсуждения развода… Вот уже год, как она предчувствовала, что дело к этому клонится. Если сложить дни, проведенные супругами вместе, получалось чуть больше трех месяцев за целый год. И все-таки это был тяжелый удар. Джордж пропел литанию виноватого мужчины: «Это я, а не ты… Ты ни в чем не виновата… Мне нужно переосмыслить свою жизнь… Я стою у тебя на пути… Я не могу требовать, чтобы ты меня ждала». Все это звучало так фальшиво, что Хизер поняла: здесь был кто-то третий – более молодая версия ее самой, наверняка живущая в Париже, куда он так зачастил в последнее время. Он собирался не переосмыслять свою жизнь, а повторить ее с более наивной особой. Хизер злило, что Джордж принял решение, не посоветовавшись с ней. «Пусть другая мирится с его неустойчивым сексуальным влечением, – подумала она. – Пусть другая терпит тяжесть его влажного тела. Надеюсь, это того стоит».

С юных лет Хизер пыталась устроить свою жизнь по образцам модных журналов, что было не так-то просто. При всей ненависти к женщинам, которые целыми днями торчали на спортивных соревнованиях в поисках нужного мужчины, она поступала точно так же: посещала все важные матчи сезона, захаживала в дорогие рестораны и бары Кенсингтона, – пока не встретила Джорджа. Ее желание вести столь специфический образ жизни разлучило их с Калли, чьи честность и простота казались Хизер… гм… нерасчетливыми.

Джордж пообещал ей дом; завтра он переведет его на ее имя, но этим все и ограничится. Она не сомневалась, что он переберется в Париж и поселится там с юным клоном Хизер – самой желанной моделью года. А Хизер вступит в ряды ожесточенных разведенок, чей удел – пить кофе с молоком в многочисленных кафе на Кингз-роуд, рыскать по избранным дизайнерским магазинам, потому что там приятный персонал, обедать с женщинами сходной судьбы, болтать о туфлях и спа, при этом выпивая слишком много вина за ланчем. Но хуже всего то, что попаданием в этот изысканно обставленный лимб Хизер была обязана только самой себе. Она совершила одну непростительную ошибку, и расплачиваться за нее придется до конца жизни.

– Проходи в студию. Хорошо, что зашел, пока мужа нет. А ты на удивление хорошо выглядишь.

Моника Гринвуд повела гостя по тесной квартире, занимающей верхний этаж дома в Белсайз-Парк. Все было битком забито книгами и холстами. Места на полках уже не осталось, и книги в мягкой обложке были уложены в шаткие стопки вдоль и без того узкого коридора, рядом с банками со скипидаром и льняным маслом. Моника почти не изменилась. Хотя сейчас ее белокурые волосы уже не выглядели так натурально, как раньше, она по-прежнему завязывала их в небрежный узел и откидывала назад во время работы над картинами. Зрелость оказала на Монику чудодейственный эффект, придав ее фигуре притягательную пышность. Она отлично смотрелась в джинсах и заляпанной акриловыми красками свободной блузе, вполне естественной для ее возраста и положения. Слишком много воды утекло, чтобы Джон Мэй мог вспомнить, действительно ли он любил эту женщину, но он, безусловно, был очарован ею во времена всеобщей шахтерской забастовки.

Они пили кофе в узкой студии со стенами, покрытыми шелушащейся белой краской.

– Хорошо, что ты по-прежнему рисуешь, – сказал Мэй. – Между прочим, я высматривал выставки с твоим участием.

– Ты бы все равно ничего не нашел, – вздохнула она, снимая ткань с большого холста. – Сейчас я отнюдь не в зените популярности. Я ведь перешла от фигуративной живописи к довольно-таки жесткой абстракции. По-моему, такое нередко случается с наступлением зрелости: начинаешь больше увлекаться состояниями ума, нежели точными изображениями людей и домов.

Мэй осмотрел композицию из витых лазоревых линий, плывущих к темному горизонту.

– Мне нравится. Уже продано?

Моника сдула со лба выбившийся локон:

– Умоляю, Джон, не надо меня баловать. Покупателей пока нет. Ты получишь эту картину, если вытащишь Гарета из беды. Я так рада, что ты еще в силе.

– Боюсь, это не совсем так. Наш отдел вышел из состава городской полиции, но мы по-прежнему занимаемся делами, открытыми для общественности.

– А что случилось с тем забавным человечком, который всем грубил? – спросила Моника. – У него еще трубка была такая вонючая.

– У Артура, тьфу-тьфу-тьфу, все в порядке, – сконфуженно ответил Мэй. – Мы с ним до сих пор напарники.

– Ваша дружба длится дольше многих браков. Разве он не действует тебе на нервы?

– Не знаю, теперь уже трудно сказать. А тебя все еще называют Моной?

– Что ты, меня уже много лет так не зовут. Гарет терпеть не может сокращения. Раз уж я вышла за ученого, пришлось стать респектабельной во всех отношениях. В этой среде стоит только заикнуться, что ты рисуешь, и на тебя уже смотрят свысока: мол, еще одна заскучавшая домохозяйка, думающая, чем бы занять вечер, пока муж работает над важным проектом. Они отняли у меня Га-рета, когда он оступился, – я говорю об истории с той проклятой статуей нереиды. Он должен был вернуть себе их уважение, и они заключили с ним сделку: пообещали допустить его в свое высокое собрание, если он целиком посвятит себя их делам. Он вел себя как надо, вступал в нужные комитеты, работал допоздна, и тогда нас с большой неохотой приняли обратно.

– Если все вошло в колею, почему же он снова влип в историю?

– Само собой, из-за денег. Мне работать нельзя, вот и выживаем на его скудную зарплату. Но, думаю, тут есть кое-что еще. Этот «клиент» разбудил в Гарете тщеславие, уверив его, что больше никто с такой работой не справится, что он лучше всех, что такой шанс бывает раз в жизни, что это большие деньги и все такое. Ты бы видел его после разговоров с этим типом – возбужденный, как мальчишка.

– Но почему ты решила, что речь о чем-то нелегальном?

– Гарет ничего мне не рассказывает, а я его знаю. Он думает, если я выясню, в чем дело, то буду ругать его за то, что он глупо себя ведет. – Она закурила. – Ты еще куришь?

– Нет, давным-давно бросил – врачи не разрешают.

– Так что он, по-твоему, затеял?

– Пока мало что известно, – признался Мэй. – Он исследует остатки утраченных лондонских рек. Пока мы видели его возле трех рек – Флита, Эффры и Уолбрука. Судя по всему, его особенно интересуют те участки, где туннели расширяются и выходят в Темзу.

– Но почему? Это же сфера его интересов, а значит, такого рода исследования наверняка законны.

– Мы рассмотрели самые явные вещи. Например, я предполагал, что муниципалитеты могли отказать Гарету в допуске к закрытым участкам, но, оказывается, он о таком допуске и не просил. Управление Темзы нередко выдает непрофессионалам разрешения на вход в систему в сопровождении своих людей, но нам они сказали, что Гринвуд с ними не связывался. Кроме того, из-за недавних дождей ситуация стала такой опасной, что только опытные рабочие имеют доступ к этим участкам для проведения необходимых работ. Реки проходят под объектами частной собственности или даже через них, а потому мы приватно переговорили с домовладельцами и застройщиками. Но они тоже ничего не знают. Из всего этого следует, что в интересах частного клиента супруг твой действует без официального разрешения. На всех этих участках он сфотографирован.