Читать книгу "Судьбы и фурии - Лорен Грофф"

С собой у него было мало вещей. Десять белых рубашек, три пары джинсов, носки, белье, ботинки, мокасины, куртка и музыкальные инструменты. Его мало интересовали вещи, из которых нельзя было извлечь музыку. Книги, разве что, но их он обычно брал на время. Единственным его увлечением, помимо музыки, был соккер, правда он упрямо называл его футболом и конечно болел за клуб «Тоттенхэм». Его мать была еврейкой, и ей нравилось, что эта команда выступает против антисемитизма и называет себя Армией Евреев.

Лео, кроме этого, очень нравилось само название. Сочное и ритмическое. Тоттенхэм Хотспур, маленькая песня. В общем доме на острове было спутниковое телевидение, тарелка на крыше напоминала ухо, настроенное по большей части на ловлю новостей о чрезвычайных ситуациях, но, кроме того, на футбол – все знали, как Лео любит эту игру.

– Когда я был ребенком, просто ненавидел скрипку, – признался он. – Пока однажды отец не дал мне задание сочинить музыку для того, что в происходило на экране. В тот день «Тоттенхэм» играл с «Манчестером», и наши парни проигрывали. Я начал играть, и внезапно все, что я чувствовал, усилилось в несколько раз. Горечь, радость. И в тот момент все для меня решилось. Все, чего мне хотелось потом, – повторить это. Повторять его снова, снова и снова. Я назвал ту композицию Audere Est Facere, – со смехом добавил он.

– Осмелиться – значит сделать? – улыбнулся Лотто.

– Девиз «Тоттенхэма», – кивнул Лео. – И, признаться, не самый худший для… художника.

– Твоя жизнь кажется такой легкой.

– Моя жизнь прекрасна, – поправил его Лео.

И Ланселот видел, что так и есть. Он был большим поклонником внешних форм жизни и знал, какой соблазн таит в себе такая строгая отрешенная жизнь, сколько дикого потенциала она может разбудить. Лео просыпался на рассвете среди холодного океана и криков чаек, завтракал ягодами и козьим молоком, лечился собственноручно собранными травами, выуживал голубых крабов из черных вод, оставленных приливом, и ложился спать с семью ветрами, под грохот волн, обрушивающихся на скалы. Нежно светящиеся в полумраке ростки домашнего салата на подоконнике южных окон. Полная воздержания, отрешения и холода внешняя жизнь Лео Сена и безудержная музыка, живущая в его груди…

– Я предполагал, что ты окажешься аскетом, – сказал Ланселот. – Но я думал, что у тебя будет борода, набедренная повязка и рыжий тюрбан. – Лотто усмехнулся. – И что ты удишь рыбу целыми днями.

– А с другой стороны ты, – сказал Лео. – Ты распущен. Это видно по твоим работам. Привилегированность позволяет тебе рисковать. Жизнь среди устриц и шампанского, в доме на Лазурном берегу. Изнеженная жизнь, как у хрустального яйца на полке.

Ланселот почувствовал себя уязвленным.

– Это правда. И если бы у меня был выбор, я бы уже давно раздался до трехсот фунтов удовольствия и радости. Но моя жена поддерживает меня в форме. Заставляет упражняться каждый день. Не дает пить по утрам.

– О! – кивнул Лео, разглядывая свои гигантские руки. – Жена, значит.

Как-то странно он это сказал. Его тон всколыхнул кое-какие догадки, уже опавшие было в голове Лотто.

– Да, жена, – сказал Ланселот. – Матильда. Она просто святая. Самый чистый человек из всех, кого я знаю. Глубокоморальный и честный, на дух не переносящий глупость или обман. Я еще не встречал женщин, умудрившихся сохранить девственность до брака, но ей это удалось. Матильда терпеть не может, когда кто-то чужой убирает за нами всю грязь, потому всегда сама убирается в доме, хотя мы вполне можем позволить себе горничную. Но она делает все это сама. Абсолютно все. И все, что я пишу, в первую очередь всегда пишу для нее.

– Значит, у вас великая любовь и все такое? – легко произнес Лео. – Должно быть, это здорово выматывает – жить со святой.

Перед внутренним взглядом Лотто снова возникла жена. Высокая, с ореолом белокурых волос.

– Это так, – кивнул он.

– Ого, кажется, мы засиделись, – внезапно сказал Лео. – Мне пора приниматься за работу. Я ночное существо. Увидимся вечером?

В этот момент Ланселот внезапно понял, что они остались одни в помещении, а почти все светильники давно погасли. На часах было уже три часа ночи – Лотто никогда еще так поздно не ложился. К тому же он был пьян. Он не мог подобрать слова, чтобы описать, каким удивительно близким и знакомым ему показался Лео. Ему хотелось сказать – да, у него тоже был замечательный отец, отец, который всегда его понимал. Хотел сказать, что и он сам тоже жаждал такой жизни – чистой и простой. И что для него работа – наивысшее удовольствие.

Студия Лео располагалась за полем и лесом, но когда они вышли из главного здания, мальчик сразу попрощался и растаял в воздухе быстрее, чем облако пара, вырвавшееся из его рта.

Лотто не осталось ничего, кроме как побрести к себе. Единственное, что утешало, – мысли о завтрашнем дне.

Секреты отклеивались от него один за другим. Отслаивались, точно кожица лука. Кто же знал, что он встретит здесь настоящего, сердечного друга?

Лотто лег в постель, глядя, как огонь сонно облизывает стены камина, и сам не заметил, как провалился в глубокий сон, такой, каким не спал уже очень много лет.

ТУМАННОЕ УТРО ЗАЛИЛО ОКНА ГОРЯЧИМ МОЛОКОМ. Лотто завтракал на веранде, в его плетеной корзинке теснились овощной суп и фокачча, хороший сыр чеддер, сельдерей, несколько очищенных морковок, яблоки и печенье. День выдался чудесный, подернутый серо-голубой дымкой, и Лотто просто не мог оставаться дома. Он жаждал работать.

Вечером он натянул ботинки и холщовую куртку и отправился в лес. Холодок лизнул его лицо и разлился внезапным теплом в его груди. Тепло родило желание, а желание увлекло его к самой уединенной скале в округе, глубокому холоду, пробивающемуся сквозь теплое, зеленое ложе из мха, где Лотто, спустив штаны до колен, отчаянно занимался самоудовлетворением. Однако сегодня мысли о Матильде не принесли ему облегчения. Она ускользала от него, терялась, и в итоге он скатился до банальных фантазий об азиатской нимфетке в школьной форме. Ветки деревьев бились и хлестали где-то вверху, по ним прыгали черные точки ворон. Лотто двигал и двигал рукой, пока его не захлестнуло удовольствие. Последнее движение – и ладонь соскользнула.

Озеро у его ног было спокойным, усыпанным оспинами недавно прошумевшего дождя. Лотто так волновался, что его желудок скручивало жгутом. Он терпеть не мог откладывать работу, когда накатывало вдохновение. Это все равно, что затыкать уши, когда твоя муза поет [или, скорее, шумит]. Лотто направился к студии Лео. В лесу вокруг него сгустилась такая жуткая тишина, что ему невольно вспомнились страшные истории, которые он читал в детстве. Чтобы немного отвлечься, Лотто начал напевать их на манер песен. Когда он наконец добрался до студии Лео, розового дома в стиле псевдо тюдор, укутанного папоротниками, чуть светящимися в тусклом дневном свете, то ощутил легкое разочарование – он надеялся, что коллега будет ждать его на крыльце.

Но вокруг не было ни души, а все занавески на окнах были задернуты. Лотто сел на траву у березы, раздумывая, как ему быть. Когда стемнело, он подобрался поближе и заглянул в окно. Свет не горел, но занавески были раздвинуты, и внутри слышалось какое-то движение.