Читать книгу "Подпольные девочки Кабула. История афганок, которые живут в мужском обличье - Дженни Нордберг"

Для Азиты этничность – это в основном напоминание о войне и афганских внутренних распрях. Любому, кто спрашивает о ее национальности, она обычно говорит, что она – афганка.

Слоган на ее плакатах – «Я борюсь за вашу лучшую жизнь». Эта идея развивается на аудиокассетах, которые она планирует раздавать: «Мне не нужна власть, и мне не нужны деньги в кармане. Я хочу лишь представлять вас и доносить ваши проблемы до нашего центрального правительства. Я хочу сделать так, чтобы ваш голос слышали в Кабуле».

Это продолжает ее первую избирательную кампанию. То, чего не хватает в Бадгисе, она попытается добыть в Кабуле. Это означает – на самом основном уровне – почти все. Жизнь в Бадгисе почти не изменилась с тех пор, как она жила там подростком. Если не считать немногих городков Бадгиса, где есть источники, большинство жителей провинции собирают снег и дождевую воду в ямы и используют их как запасы питьевой воды. Летом они проходят за водой большие расстояния и надеются только, что до них доберутся правительственные цистерны, заполненные питьевой водой. Теперь в том, что некоторые из этих большегрузов достигают Бадгиса, есть заслуга Азиты. И она выступает в роли посредницы между теми, кто зарабатывает себе на жизнь благодаря фисташковым лесам, и теми, кто продолжает их вырубать, чтобы обогревать свои дома.

Азита пытается донести до людей мысль о том, что она действует в рамках избирательного бюджета, составляющего всего 40 000 долларов, и происходит не из богатой семьи, а избирается как независимый депутат и никому ничем не обязана. Ее богатого соперника поддерживают несколько могущественных бадгисских бизнесменов, а Азита заручилась поддержкой лишь немногих фисташковых фермеров. Кроме того, она принимает офисные принадлежности и небольшие денежные взносы от афганского оборонного подрядчика в Герате и афганской фармацевтической компании; оба эти предприятия поддерживают и других кандидатов.

Бо́льшая часть ее избирательных взносов идет на ежедневную покупку еды для нескольких сотен людей в ее доме в Калайи Нау. Щедрое гостеприимство, которое должно включать и хорошую кухню, важно для кампании не меньше, чем политический «мессидж» кандидата.

Фотограф предлагает проделать дополнительную работу с одной из ее фотографий. Это особый прием, и он популярен у других кандидатов, с которыми случается работать, объясняет он. Он выводит на экран фото пустой трибуны со множеством установленных на ней микрофонов прессы. Изображение Азиты можно вставить сюда с помощью фотошопа, чтобы придать ее фигуре важности. Он сделал бы это бесплатно. Азита в нерешительности: у нее полным-полно настоящих фотографий перед микрофонами. Но почему бы нет? Если так делали другие… Она решает, что ей понадобится вся помощь, какую только удастся собрать.

Уплатив фотографу сто долларов наличными – как и во многих других нестабильных странах, доллар США остается здесь валютой, за которую можно купить почти все – Азита, готовясь к приходу следующего посетителя, выставляет на стол свежезаваренный чай и печенье. Утром этого дня ей позвонили из офиса ООН: их гендерное подразделение предложило провести с ней коучинг по ведению избирательной кампании. Азита не впервые слышит такое предложение, но за пять лет, проведенные ею в парламенте, все запланированные ими «посещения на дому» неизменно отменялись. Азита знает расписание кадровых ротаций в ООН лучше, чем многие: всякий раз, как раздается звонок оттуда, это оказывается новая женщина с чеканными формулировками, которая говорит, что хочет вступить в контакт, предлагая рассказать Азите об азах парламентской системы, важности участия женщин в выборном процессе и способах обретения большей уверенности в себе.

Спустя несколько часов – никто так и не приехал – раздается еще один звонок. В ООН объявлен «локдаун»[7], и сотрудники находятся в условиях жесткого «комендантского часа» после стрельбы из автомобилей в каком-то другом районе Кабула. Никаким «интернационалистам» не разрешается выходить за пределы укрепленных территорий, пока действует положение «белый город». Но местная служащая, помощница миссии, сможет приехать на следующий день, уверяют Азиту.

– Потому что, если застрелят афганку, это никого не волнует, – бормочет Азита, отключая телефон и разозлившись на тех, кого обычно привечает. – Все они говорят, что хотят помочь женщинам-политикам, но никогда не говорят, как именно. И потом никогда не перезванивают.

Точнее, ей кажется, что они никогда не доводят дело до конца.

Одно время Азита воображала, что у нее будет больше власти и, возможно, ее будут признавать как реального игрока на политической сцене Кабула. Но Бадгис со своим пуштунским меньшинством никогда не питал большого интереса к федеральной политике. В действительности она представляет маленькую провинцию, и ей не хватает могущественного родства и личного состояния – двух важнейших компонентов для того, чтобы делать дела в Кабуле. И еще она женщина – живая провокация для многих коллег, которые предпочли бы, чтобы ее вообще там не было. И все же она порой фантазирует о том, как станет министром внутренних дел.

Одна женщина-министр действительно есть: она руководит министерством по делам женщин, которое часто посещают иностранные делегации. Но те, кто рулит афганской политикой, уделяют ему мало внимания. Напротив, именно министерство внутренних дел нацелено на сохранение целостности страны, поскольку оно контролирует безопасность правительства, а также национальную политику и подразделение по борьбе с наркотиками. Проблема с любым мужчиной (а это всегда мужчина), занимающим этот пост, по мнению Азиты: он неизбежно кому-то чем-то обязан. Пусть Талибан не представлен в высшем руководстве Афганистана открыто, но неофициально многие политики тесно связаны в своих делах с Талибаном, а также с организованной преступностью. Выгодные соглашения дают возможность многочисленным известным чиновникам и избранным политикам заручиться и деньгами, и визами, чтобы уезжать в Дубай или в Европу на каникулы, а то и на более постоянное жительство. Многие политики считают это разумной предосторожностью и необходимой привилегией, на случай, если это правительство окажется таким же недолговечным, как и его предшественники в последние десятилетия.

Азиту расстраивает то, что иностранцы не прочь пообщаться с ней по «женским вопросам», но когда дело доходит до других тем, которые имеют одинаково большое значение и для женщин, и для мужчин, – например, как на самом деле устроено управление страной, – ни афганцы, ни иностранцы не проявляют особого интереса к ее мнению.

– Иностранцы думают, что помогают женщинам в Афганистане, но в этой помощи столько коррупции! – выпаливает она. – Сюда вливается столько денег, а мы по-прежнему страдаем. Они думают, что все дело в бурке. Да я готова носить две бурки, если мое правительство сможет обеспечить безопасность и власть закона! Я не против. Если это единственная свобода, от которой мне придется отказаться, я готова.

Следующий звонок оказывается угрозой, но не обычной «смертельной» разновидности. Вместо этого анонимный «доброжелатель» предупреждает: он намерен позаботиться о том, чтобы все в Бадгисе узнали, что она коммунистка, если только она не снимет свою кандидатуру с предвыборной гонки. Азита отключается и торопливо звонит отцу, называя ему номер сотового телефона звонившего, который высветился на ее дисплее.