Читать книгу "Нежная душа. Сиротка - Мари-Бернадетт Дюпюи"

— Думаю, это очень тяжело, мсье, — ответила Эрмин. Она не знала, что еще сказать.

Близость этого человека заставляла ее чувствовать себя неловко. Тоненький голосок помог ей выйти из затруднительного положения.

— Вы знакомы с сестрой Викторианной? — спросил маленький Жорель.

— Я выросла в монастырской школе в Валь-Жальбере, поселке, расположенном недалеко от озера Сен-Жан. Меня воспитали монахини, и у сестры Викторианны, которая была у нас сестрой-хозяйкой, я многому научилась.

— Значит, вы сирота? — удивился мальчик.

Жослин ожидал услышать положительный ответ. Он прикрыл глаза. Мужчина испытывал такое волнение, что даже не замечал, что дрожит всем телом.

— Не совсем так, но я не могу рассказать тебе эту историю, мне нужно покормить моего малыша.

«Не совсем так»? Эти слова озадачили Жослина. Он чуть было не перевернул свою чашку с молоком. Разочарованный, Жорель положил на тарелку бутерброд, который собрался было есть. Чтобы его не расстраивать, Эрмин решила уделить мальчику еще несколько минут.

— Мои родители отдали меня сестрам, потому что не могли оставить у себя. Я часто грустила, думая об этом, но Господь, чтобы утешить меня, даровал мне способность к пению.

Теперь у Жослина, хотел он того или нет, не осталось никаких сомнений. Уши его покраснели, на лысеющем лбу выступил холодный пот. Оглушенный душевной болью, он словно со стороны услышал собственные слова:

— Наверное, вы ненавидите и презираете ваших родителей за то, что они вас бросили?

— Нет, мсье! Я их простила, у них не было выбора.

— А откуда вы знаете? — спросил Жорель.

— Какой же ты все-таки любопытный! — пошутила Эрмин. — Лучше займись-ка завтраком. Я узнала это от матери, которую, к своему счастью, нашла. А теперь доедай бутерброд!

На этот раз она стремительно удалилась, чтобы подать завтрак трем оставшимся пансионерам. Она не могла видеть, как по телу Жослина пробежала дрожь и он побледнел так, что страшно было смотреть. Каждое ее слово разило его в сердце, как нож.

«Что она говорит? — с удивлением думал Жослин. — Лора жива? Невозможно, я видел ее могилу! Но ведь я не сумасшедший! Она говорила о своей матери, а ее мать — Лора, моя Лора!»

К нему торопливым шагом приблизилась медсестра. Она всегда присутствовала при трапезах.

— Мсье Эльзеар, вам нехорошо? — спросила она.

— Оставьте меня, — пробормотал он сквозь зубы. — Оставьте меня в покое!

Яростный гнев обуял его. Судьба, дьявольски жестокая, похоже, решила вволю поиздеваться над ним. Долгие годы он оплакивал супругу, виня себя в ее кончине. К этому горю добавлялась боль из-за того, что он ничего не знал о судьбе своего ребенка, Мари-Эрмин. Если он не пытался разузнать, что с ней стало, то лишь потому, что испытывал огромное, невыносимое чувство вины, сделавшее его одиноким, сварливым, почти бесчувственным. Жослин никогда не приближался к Валь-Жальберу и озеру Сен-Жан, подозревая, что его дочь по-прежнему живет в монастырской школе. Да и как мог он посмотреть в глаза девочке, если стал причиной смерти ее матери? Теперь все то, в чем он был уверен, разлетелось в пух и прах. Мужчина подумал, что судьба жестоко одурачила его.

— Я вижу, что вам нехорошо, мсье Эльзеар! — не сдавалась медсестра. — Я попрошу доктора вас осмотреть.

— Нет, не нужно идти к доктору! — взмолился тот, приходя в себя. — У меня по утрам всегда плохое настроение, вы ведь об этом знаете!

Жослин снова и снова повторял себе, что нужно отвлечься, дать себе время на размышления. Он даже не смел о чем-нибудь спросить Эрмин. За эти тяжкие годы он приобрел привычку прятать свои истинные чувства, научился жить под чужим именем и теперь понемногу поддавался панике.

«В любом случае, я обречен, я болен и дни мои сочтены. И все-таки я увидел мою дорогую девочку, мой прекрасный белый цветок! — утешал он себя. — Если Лора и вправду выжила, значит, еще одна печаль долой. Одним грехом меньше…»

Эрмин вернулась в кухню. Сестра Викторианна приготовила для нее большую чашку кофе с молоком. Шарлотта устроилась тут же, за столом, и за обе щеки уплетала десерт.

— Сестра Викторианна угостила меня сладкими булочками! — сообщила Эрмин девочка. — Я с тобой поделюсь! Держи!

— Я не голодна, дорогая, — со вздохом отозвалась молодая женщина. — Я стыжусь своей слабости.

— Это какой же? — спросила пожилая монахиня.

— В обществе ваших пансионеров мне неловко. Я не осмеливаюсь смотреть им в лицо, а поговорить смогла только с маленьким Жорелем, и то потому, что он ребенок. Но остальные, как этот Эльзеар Ноле… Перед ними я робею. Я сравниваю себя с этими людьми и понимаю, какая я сильная, ведь я здорова. Боюсь, на моем лице и в глазах они читают жалость. Я веду себя, как трусиха!

— Ну-ну! Если бы вы поработали здесь, мадам, это скоро бы прошло! — сказала помощница сестры Викторианны, женщина в белом халате. — Поначалу мне тоже было неловко, а потом уверенность ко мне вернулась. Да, они больны туберкулезом, но по сути такие же, как мы с вами. Им нравится рассказывать о своих семьях, рассуждать о погоде.

— Я понимаю, — сказала Эрмин. — Но они, в отличие от нас, обречены.

— Никто не знает, когда пробьет его час, — объявила сестра Викторианна, вольно цитируя Священное Писание. — И здоровый человек может умереть внезапно, из-за несчастного случая или по другой причине.

— Как сестра Магдалина, мой ангел-хранитель, которая умерла от испанки, — невесело улыбнувшись, сказала молодая женщина. — Мне тогда было четыре года, но я никогда ее не забуду. Я до сих пор храню ее фотографию.

— Я помню ее, — просто сказала бывшая сестра-хозяйка монастырской школы.

Расстроенная сама не зная почему, Эрмин решила выпить кофе с молоком. Единственное, чего ей сейчас хотелось, — это оказаться в Валь-Жальбере, в компании Мирей, в красивом доме Лоры. Шарлотта спросила, можно ли ей немного погулять по санаторию с Мукки.

— Он часто плачет, и, если я покатаю его в коляске, он скорее заснет, — предположила девочка. — Я пойду в большой коридор.

— Иди, если хочешь, — ответила Эрмин. — Но благоразумно ли это с нашей стороны, сестра?

Иными словами, Эрмин спрашивала, не опасно ли это для обоих детей.

— Им ничего не грозит, — отрезала сестра Викторианна. — Мы строго следуем инструкциям докторов и господина директора. Во всех помещениях санатория ежедневно проводится влажная уборка и дезинфекция. К тому же сразу после завтрака пансионеры поднимутся к себе в комнаты, чтобы полежать немного. У нас строго соблюдается правило: после каждого приема пищи полагается отдохнуть. Так что бери коляску и иди, Шарлотта!

Девочка поспешно вышла из кухни. Она обожала катать коляску, тем более такую нарядную — с отделанными кружевами простынками и нежно-голубым одеяльцем, цвет которого подчеркивал смуглую кожу малыша, чьи черные волосенки выглядывали из-под белого хлопчатобумажного чепчика. Коридор показался ей бесконечно длинным. Шарлотта дошла до противоположного конца и вернулась, а Мукки уже крепко спал. Из столовой как раз выходили больные. Они поднимались по центральной лестнице и расходились по своим комнатам на втором этаже. Девочка не слишком удивилась, когда несколько минут спустя один из пансионеров вернулся. Это был Жослин. Он опирался на трость и снова надел свою фетровую шапочку.