Читать книгу "Арктическое лето - Дэймон Гэлгут"

А отсюда уже пошла заставившая Моргана вздрогнуть история о двух студентах-мусульманах из этого колледжа.

– Они так сильно любили друг друга, – сообщил Карпентер, – что, когда их силой заставили расстаться, убили себя. Да-да, это правда. Один утопился, а другой, насколько я помню, бросился под поезд.

Наступила тишина, во время которой собеседники размышляли о том, что это значит – умереть за любовь. Морган тайком осматривался – не появится ли приятель Карпентера, который пока ничем себя не обозначил. Поблизости находились и другие люди, женская фигура мелькнула в окне; но в доме никого не было. Подсаживаясь ближе к Моргану, Карпентер спросил:

– А что вы? У вас есть… особый друг?

Морган отрицательно покачал головой:

– Нет, я одинок.

Карпентер хмыкнул:

– Никто из нас не одинок. Мы все часть мирового сообщества. Если бы только мир знал об этом.

– Да, я согласен. Только…

– Пойдемте в сад, и я познакомлю вас с Джорджем, – предложил хозяин дома.

Морган отправился за ним через лужайку к маленькому ручью, который со счастливым журчанием перекатывался через камни. Мужчина без рубашки, лет на десять моложе Моргана, стоял на солнце, пританцовывая и переступая с ноги на ногу. Все тело Джорджа Мерилла, кроме усов и глаз, казалось, было устремлено вверх. Он не прекратил пританцовывать даже тогда, когда пожимал руку Моргана.

– Вода чудесная, – сказал он гостю. – Вам следует раздеться и искупаться.

– Может быть, в следующий раз, – отозвался Морган. – Мне кажется, сейчас немного прохладно.

– Чепуха! – вскричал Карпентер. – Над вами просто довлеют запреты. Что вы думаете по поводу нудизма?

Вот еще одна тема, близкая его сердцу. Он полагал, что одежда, как и многие другие социальные условности, скрывает то, что было вполне естественным и прекрасным в человеке. С нотой отчаяния в голосе Морган повторил:

– Я хотел бы искупаться в другой раз, а сейчас мне было бы интересно осмотреть дом и окрестности.

Все вокруг дома было большей частью предоставлено само себе, кроме огорода, спланированного в таких же геометрических формах, как и дом. Но истинно очаровательным оказался вид на долину, окруженную холмами и покрытую кустарником и цветами. В какой-то момент их прогулки нагнал Джордж, заправлявший на ходу рубашку в брюки. Карпентер говорил о том, что Миллторп является для него неким утопическим образом возвращения человека к природе, в то время как его особый друг сперва бросал на Моргана взгляды украдкой, а потом понимающе подмигнул.

Морган смутился, но совсем чуть-чуть. Он знал, что люди в этом доме вели себя не так, как в других местах. Карпентер и его поклонники пытались жить, исходя из революционных норм жизни, отрицающих нормальные правила поведения. Со стороны подобное могло казаться абсурдным, даже пугающим, но, оказавшись вблизи, Морган ощутил, что главным чувством в этом доме была доброта – самая человечная и непосредственная. Удивительно, насколько всеобъемлющим могло быть это простое чувство!

Оно пронизывало собой все то время, что Морган провел в доме Карпентера. Когда они гуляли вокруг дома, и потом, сидя в кухне и наблюдая, как Джордж готовит ланч, Морган думал про себя: «А почему бы и нет? Почему бы не жить так, как живут они?» Тончайший покров отделял его собственную жизнь от альтернативного взгляда на то, что существует и должно существовать в этом мире.

Не было причин, по которым он не мог бы освободиться от покрова, сбросить его. Правда, оставалась Лили. Он представил лицо матери, когда он скажет ей, что собирается отказаться от мяса и алкоголя, жить дарами земли и мастерить сандалии. Не говоря уже о гомогенной любви. Покров действительно был тонок, но в некоторых случаях он казался и вовсе неподъемным. Хотя Карпентер с этим вряд ли согласится. Он сам происходил из почтенной семьи, принадлежавшей в Брайтоне к высшим слоям среднего класса, учился в Кембридже и даже изучал теологию, но потом забросил и религию, и академическую жизнь вообще.

Такая жизнь не для всех. Голди как-то пытался в молодости жить в соответствии с подобными нормами – некоторое время он провел на ферме, среди рабочих, где пробовал реализовать на практике свою новую философию, но для него это обернулось катастрофическими последствиями. Голди мог обрести свое место в жизни только как мыслитель. Для некоторых людей, и для Моргана в их числе, единственной возможной жизнью была жизнь сознания. И что же в этом плохого? Карпентер сам, учась в Кембридже, находился под влиянием теолога и христианского социалиста Ф.Д. Мориса. Именно Морис начал практику чтения лекций за пределами университета, впоследствии вместе с отцом Голди став основателем Лондонского колледжа для рабочих. Морган и некоторые из его друзей преподавали там, на долгие годы установив добрые отношения с людьми из низших классов.

За ланчем они немного поговорили о Морисе. Карпентер самым забавным образом изображал этого великого человека, прикрывая глаза, похлопывая себя пальцами по щекам и высказывая его мысли в некоем хаотично-бессвязном порядке. Тем не менее мысли пережили десятилетия и, вероятно, стали причиной появления и этого дома, и того образа жизни, которому подчинил себя Карпентер. Морис верил в силу личных взаимоотношений, в силу связующей людей любви, начиная с семьи и заканчивая обществом. И где эта сила проявлялась более очевидно, чем здесь, в комнате, где Джордж, молодой рабочий из шеффилдских трущоб, придвинув свой стул к стулу своего возлюбленного, ласково гладил его по волосам?

Только соединять! Пропасть, разделяющая людей, исчезла для тех, кто согласился не обращать на нее внимания. Принадлежность к определенному сословию, возраст и воспитание отброшены одним жестом, в котором сквозит человеческая привязанность. Бог есть любовь. На мгновение эта картина оказалась тождественной самой жизни. Возможно, многое из того, чем жил Карпентер, лежало за пределами возможностей Моргана. Он не смог бы существовать в этой простой и грубой обстановке. Но сидеть рядом с человеком из совершенно чуждой социальной среды, мягко касаться его и не видеть в этом ничего плохого – разве так уж невозможно? Морган желал этого, он знал, что способен на решительный поступок – стоит лишь сделать выбор, и выбор вдруг окажется таким очевидным и нетрудным.

Потом Джордж отодвинул свой стул и принялся убирать тарелки со стола. Подошла уже середина дня, и Моргану нужно было к вечеру вернуться в Хэррогейт. Но из чувства вежливости он захотел помочь Джорджу. Он никогда не носил посуду, непривычным казался для него и таинственный полумрак кухни – это была не его часть дома. Поискав глазами чистую поверхность, на которую можно было бы поставить тарелки, он вдруг почувствовал, что сзади стоит Джордж, и услышал взволнованное прерывистое дыхание.

– Сюда? – спросил он. – Оставить здесь?

– Дайте посмотреть. Да, здесь хорошо. Поставьте сюда.

Морган поставил тарелки и остался стоять, не двигаясь. Звук дыхания был так близок, что, казалось, исходил от него самого. И вдруг он осознал, что это действительно его дыхание.