Читать книгу "Чефуры вон! - Горан Ввойнович"

Почему Босния не для чефуров

Чича заснул, а я стал смотреть в окно. Босния проносилась мимо со своими сожженными домами, серыми заводами и зелеными горами. Бедолага Босния. Старые мосты, неасфальтированные дороги, неприглядные кафе, дома без фасадов, чичи без зубов, хренова туча мечетей и церквей, тетки и детвора, продающие варенье и ракию, автомобили ООН, подержанные швабские машины, заброшенные поля, полные мин, разрушенные и пустые железнодорожные станции. Это Босния. Бедная и несчастная. Унылая.

Я задернул шторку и тоже попробовал заснуть. Подумал о Самире, как она мотается по Фужинам и ищет Ади. Мирсад вместе со своим мерином уехал обратно в Клагенфурт, и она теперь одна, ходит повсюду и ищет сына Аднана. А он в каком-нибудь вонючем подвале курит эту свою травку… провалиться ему вместе с ней! Ади стопудово раскумарился. Других вариантов нет. Кто ему скажет, чтоб он хоть небольшой перерыв сделал? Нет у него никого. Санэл по-любому заширялся на все времена, и теперь никто даже понятия не имеет, где он, после того как Мирсад его отметелил и вышвырнул из квартиры, Самира сколько угодно может ему капать на мозги — ему всё до фонаря. Она ему ничего не скажет, чтоб еще и Ади не отделал и на улицу не выбросил. Сам Мирсад ни о чем не догадается: слишком уж тупой. Среди Адиных друганов ему по-любому, кроме меня, никто ничего не скажет, потому что типа не хотят вмешиваться или сами дуют, и их все устраивает.

Может, Ацо и сказал бы ему что-то, да только теперь один бог знает, что с ним. И что с Дамьяновичем. Вот жопа. Даже если этот тип выйдет из своей комы, Ацо попал: на него уже дело завели, и легавые только подождут, пока ему исполнится восемнадцать, и вот тогда кранты. Если они знают, что Ацо избил Дамьяновича, Ацо прямиком попадет в тюрьму. Если только он не свалил, как я. Только как он оставит Марину одну? Это проблема. Марина, бедняга, умрет без него. А если Ацо отправится в тюрягу, это ее тоже убьет. Как же все сложно, и ничего тут не можешь сделать. Остается только биться головой об стенку.

Деян пакует свои пожитки и переезжает в Словенские Коницы. Этот попал покруче остальных. Ацо-то может выйти из тюрьмы, если Дамьянович придет в себя. В этом случае просто посидит пару месяцев или, может, год, не на всю ведь жизнь. А вот Деян из этих грёбаных Кониц уже не вернется. Там ему Соня подыщет какую-нибудь работу — и вкалывай, браток. Пипец ему, короче говоря. Всю жизнь будет работать на складе в «Меркаторе»[130]в Словенских Коницах. По мне, так лучше бы он в кутузку отправился — вместо Ацо. Но ничего не поделаешь: Соню все достало, и все Фужины знали, что так оно и будет, и удивлялись, как этого раньше не случилось. А Миртич теперь совсем опустится. Скорей всего, бомжом станет. Мать его вычеркнутую, чтоб он провалился!

А Радован и Ранка поубивают друг друга без меня. Я все время как амортизатор был между ними, типа мирил их, а вот теперь — капец. Радован по-любому не сможет пережить, что я больше не тренируюсь, это его доканывает, я только надеюсь, что он снова в запой не уйдет, как в тот раз, когда Ранке сказали, что она не может иметь детей. И опять она будет виновата, потому что это типа она меня настроила. Начнется конкретное мочилово. Будут друг друга доводить до белого каления. Побоище будет. Стопудово. Только мне до балды — так им и надо. Кто виноват, что они такие кретины?

Ведущая точняк переедет в Мургли, к какому-нибудь кренделю лоховскому. По-моему, она ведется на эти глупые деревенские фишки: на машину и на большой дом. Какой-нибудь пидор в галстуке насядет на нее, и она умотает вместе с ним из Фужин. И никуда не денешься, так оно и будет. Познакомится с каким-нибудь факермэном, немного помутят, и опа! — свадьба, дом, дети. И потом она будет старой, страшной и толстой, и никакой, и несчастной, и будет нудеть, а этот ее факермэн заведет себе какую-нибудь помоложе. Вот так оно в любви бывает. Станет такой же, как Соня. Соня тоже в молодости была офигительной телкой, а теперь только в дурдом посылать. Нет, ведущая не для меня. Я не ее тип. Нет у меня столько бабла в кармане. К тому же не накачанный и без галстука. Не западает она на нас, на чефуров с Фужин. У меня ж и на бурек нет! Вот так оно складывается, блин. Только все равно она охренительная. Свака част[131]. Это самая классная девчонка во всей округе. Во всей этой дурацкой Боснии не найдешь лучше. Самые лучшие девчонки — с Фужин.

Фужины по-любому рулят. В каком еще районе есть свои анекдоты? У Фужин их сколько хочешь. Лучше всего этот, про то, что делают словенцы на Фужинах. Ищут свои машины. Или этот, что Фужины — олимпийская деревня, потому что все ходят в трениках и все говорят на разных языках. Фужины — это круто. Я ни в каком другом месте не хотел бы жить. По сравнению с этой долбанутой Боснией, с этим барахлом, а не страной, Фужины — Голливуд. Самые крутые чуваки — с Фужин. Да и вообще, что тут сравнивать? Здесь просто полнейший облом!

— Эво тэбэ, еще немного и Високо.

Чича проснулся. Э, мой чича! Если б ты только знал, с каким удовольствием я бы проехал мимо этого грёбаного Високо. Кто в нем задержится больше трех недель? Кто выдержит в этой Боснии? Босния не для нас, чефуров. Быть чефуром в Словении — к этому я хоть привык, но быть Янезом в Боснии — это та еще фигня.

Почему я остался сидеть на станции

Мне в жизни еще не было так погано, как тогда, когда я спускался по ступенькам поезда. Я думал, меня вырвет. У меня живот так скрутило, что я еле-еле ноги переставлял, и, когда тащил за собой обе сумки, чуть не распластался на полу. Я не знал, в курсе вообще кто-нибудь из моих, что я приезжаю, будут меня встречать на станции? И кто? По-любому я никого не хотел видеть. Мне было стыдно объяснять, почему я приехал, и что-то там сочинять, да я и понятия не имел, рассказал Радован что-нибудь или мне придется все самому растолковывать? Я вообще не хотел ни с кем встречаться. У меня ноги подгибались, и меня колотило, когда я оглядывался по сторонам на станции и искал знакомое лицо. Когда мне вдруг показалась, что я вижу Драгишу, у меня чуть сердце не остановилось. Чуть в штаны не наложил. Но, слава богу, это был не Драгиша, и из наших никого не было. Так, болталась парочка, да и те потом куда-то подевались. Пусто стало на железнодорожной станции Високо.

Тоскливо было до жути. Заброшенная развалюха — и догадаться нельзя, что это станция. Если б не было путей, в жизни бы не допер, что здесь поезда останавливаются. Это были Високо и Босния во всей своей красе. Распад системы. Присесть было негде. И нигде ни души. Но вот это как раз кстати. Это даже было супер.

Я свалился прямо в траву и облокотился на одну из своих сумок. Попытался успокоиться, собраться с мыслями, как говорится. Я не знал, идти мне к Драгише или же переть к бабушке с дедом. До Драгиши можно пешком дойти. До бабушки и дедушки надо было ехать на такси. Ни того ни другого мне делать не хотелось. Поэтому я остался сидеть в траве. Меня ломало идти пешком до города. Не представляете, каково это — в Високо… Может, когда-то это и был город, когда Радован еще был мелким, а сегодня и правда было бы лучше, если бы, как говорит Драгиша, убрали асфальт, светофоры и дорожные знаки, чтоб не сбивать с толку бедных людей. В Високо полным-полно какого-то нового народу, спустившегося во время войны с гор, и Високо стало обычным селом, посреди которого стояла бывшая когда-то символом города, а теперь разрушенная робна куча Вема[132]. Да и кому сдался такой город, где главная достопримечательность — магазин. Но тут проблема в том, что все умные по-скорому отваливают в Сараево. Или в Америку. Большинство сербов и хорватов во время войны тоже смотались; кто не уехал, тем помогли. Мало кто остался: такие, как мои бабушка и дед, и пара-тройка еще вернулись, как мой дядя Драгиша. О мультиэтничности здесь никто и не вспоминал, как и во всей Боснии. Сейчас в кафанах во время Рамадана алкоголя тебе больше никто не нальет, а в магазинах бизнес вовсю идет, потому что все квасят.