Читать книгу "Хижина - Уильям Пол Янг"

— А Мисси его ребенок? — выпалил Мак.

— Конечно! — ответила она.

— В таком случае нет! — взорвался он, вскакивая на ноги, — Я не верю, что Бог любит своих детей!

Он произнес это, и слова обвинения эхом отдались под сводами пещеры. Мак стоял разозленный, готовый выйти из себя окончательно, а женщина оставалась спокойной и неизменной в своей сдержанности. Она медленно поднялась со стула с высокой спинкой и поманила Мака к себе.

— Может, сядешь сюда?

— Неужели от слов правды под тобой накалился стул? — пробормотал он саркастически, не двинувшись с места.

— Макензи, в самом начале я говорила о причинах, по которым ты сюда пришел сегодня. Не только из-за детей. Ты здесь для суда.

Мака, словно волна, накрыл страх, и он поник в кресле. Он тотчас ощутил себя виноватым; воспоминания мельтешили перед его мысленным взором, словно крысы, почувствовавшие, как поднимается вода. Он вцепился в подлокотники кресла, стараясь привести в равновесие образы и чувства. Он осознал свою несостоятельность как человеческого существа и в глубине души почти слышал, как чей-то голос зачитывает список его прегрешений, и страх разрастался по мере того, как список все удлинялся и удлинялся. Ему было нечем защищаться. Ему пришел конец, и он это знал.

— Макензи… — начала она, но он перебил.

— Теперь я понял. Я умер, правда? Вот почему я вижу Папу и Иисуса. Потому что я мертв! — Он откинулся на спинку кресла и поглядел наверх, в темноту, чувствуя, как судорога сводит кишечник. — Не могу поверить! Я даже ничего не почувствовал, — Он посмотрел на женщину, которая терпеливо наблюдала за ним. — И давно я мертв? — спросил он.

— Макензи, — начала она снова, — мне жаль тебя разочаровывать, но в своем мире ты даже не спишь, полагаю, ты просто не так по… — Мак снова ее перебил.

— Я не умер? — Не веря ей, он вскочил с кресла. — Все это происходит на самом деле? Ты вроде сказала, что я здесь для суда?

— Верно, — отозвалась она, — Но, Макензи…

— Суд? А я еще даже не умер? — в третий раз прервал он ее речь, осознав услышанное, и его страх сменился гневом, — Разве это справедливо?! — Он понимал, что эмоциями делу не поможешь. — Разве с другими так бывает? Чтобы их судили до того, как они умрут? А вдруг я раскаюсь? Вдруг до конца жизни я успею стать лучше? Вдруг я исцелюсь? Что тогда?

— А тебе есть в чем раскаиваться, Макензи? — спросила она, нисколько не лишившись спокойствия от его вспышки.

Мак снова сел в кресло. Он поглядел на гладкую поверхность пола и покачал головой, прежде чем ответить.

— Даже не знаю, с чего начать, — промямлил он. — У меня в душе такой беспорядок, правда?

— Именно так. — Он поднял голову, и женщина улыбнулась, — Просто изумительный, разрушительный беспорядок, Макензи, но ты здесь не для того, чтобы каяться. Во всяком случае, так, как ты думаешь. Ты здесь не для того, чтобы тебя судили.

— Но ты же сама сказала, что…

— …ты здесь для суда? Сказала. Но только подсудимый здесь не ты.

Мак глубоко вздохнул, осознав ее слова.

— Ты сам будешь судьей!

Живот снова заныл, когда до Мака дошло, что она предлагает.

— Как? Я? Нет, я не могу, — Он помолчал. — У меня нет таких способностей.

— О, это совсем не так, — последовал быстрый ответ, в котором на сей раз слышался сарказм. — Ты уже показал себя в высшей степени способным даже за то короткое время, что мы провели вместе. Кроме того, за свою жизнь ты очень много судил. Ты судил поступки и даже мотивы, движущие другими людьми, как будто действительно знал, что ими движет. Ты судил цвет кожи, язык тела и его запах. Ты судил историю и взаимоотношения людей. Ты судил даже ценность человеческой жизни согласно своей собственной концепции прекрасного. По всем статьям, ты весьма опытен в подобного рода деятельности.

Мак чувствовал, как лицо его заливает краска стыда. Он вынужден был признать, что действительно в свое время судил немало. Но разве этим он сколько-нибудь отличался от других? Кто не составил бы суждения о других по тому, как они влияют на нас? И этот эгоцентричный взгляд на мир так у него и остался… Он поднял глаза и увидел, что она всматривается в него.

— Скажи мне, — попросила она, — если сможешь, на основании каких критериев ты выносишь свои суждения?

Мак попытался выдержать ее взгляд, но понял, что, когда она смотрит прямо в глаза, мысли у него расползаются и сохранять последовательное и ясное мышление он не в силах. Пришлось уставиться в темный угол пещеры, чтобы прийти в себя.

— Ничего такого, что имело бы смысл в данный момент, — наконец выдавил он. — Должен признать, что, когда я выносил свои суждения, я считал, что они вполне справедливы, но сейчас…

— Разумеется, считал. — Она произнесла это так, словно сообщала что-то обыденное, ни па секунду не заостряя внимания на его смущении. — Если ты судишь, требуется, чтобы ты ощущал свое превосходство над подсудимым. Что ж, сегодня тебе будет предоставлена возможность продемонстрировать свои способности в этом деле. Приступай, — произнесла она, похлопывая по спинке стула. — Я хочу, чтобы ты сел сюда. Прямо сейчас.

Мак неуверенно двинулся к ее стулу. С каждым шагом он как будто становился меньше… Или это она вместе со стулом делалась больше? Он так и не понял. Уселся на стул, ноги едва доставали до пола; он ощутил себя ребенком за массивным столом для взрослых.

— И о чем я буду судить? — спросил он, оборачиваясь, чтобы увидеть ее.

— Не о чем, — она помолчала и отошла к краю стола, — а кого.

Ощущение дискомфорта усиливалось, и сидеть на этом чрезмерно большом стуле было крайне неудобно. Какое право он имеет судить кого-то? Верно, он до какой-то степени виновен в том, что судил почти каждого, кого знал, и многих, кого не знал вовсе. Мак сознавал, что совершенно точно виновен в эгоцентризме. Все его суждения были поверхностными, основанными на внешних проявлениях и поступках, факты легко истолковывались в соответствии с его душевным состоянием, предвзятостью он подкреплял свое желание возвыситься над другими или ощутить защищенность или сопричастность.

И еще он понимал, что ему становится страшно.

— Твое воображение, — прервала она ход его мыслей, — в данный момент плохой помощник.

«Шутки кончились, Шерлок», — вот все, что он подумал, но вслух слабо прозвучало:

— Я действительно не могу этого сделать.

— Что ты можешь, а чего не можешь, еще предстоит выяснить, — ответила она с улыбкой. — И зовут меня не Шерлок.

Мак был рад, что темнота помогла скрыть смущение. Последовавшее затем молчание, кажется, длилось гораздо дольше тех нескольких секунд, которые в действительности потребовались ему, чтобы сформулировать и задать вопрос:

— Так кого же я должен судить?