Читать книгу "Арабская жена - Таня Валько"

— Эй, эй! — кричу я, подбегая к ним. — Ты это куда, барышня?

Я пытаюсь оттащить ее от машины, но детвора не пускает. Право же, мой ребенок не будет ехать в открытом кузове грузовика! Так можно перевозить вещи, животных, если они привязаны, но не людей!

— Ахмед! — зову я мужа, оглядываясь вокруг. Я ведь привыкла искать у него поддержки и помощи.

— Что ты опять вытворяешь? — слышу я за своей спиной его шепот, больше похожий на шипение.

— Детям нельзя ездить в открытом кузове грузовика, — поясняю ему я, размахивая от волнения руками. Да он же и сам все это отлично знает! Всего несколько недель назад он скрупулезно придерживался всех правил безопасности, даже был педантом в этом!

— Здесь другие правила, — разъяренно произносит он. — Для такой кучи детей пришлось бы арендовать автобус, чтобы они могли поехать с родителями на пикник, в зоопарк или на море… Уймись наконец! — заявляет он и забрасывает Марысю на матрасы, будто она мяч.

— Послушай, с тех пор как мы здесь, ты просто невыносим! На солнышке перегрелся?! — Я готова бороться за свое дитя, словно тигрица. — Мне до задницы, что у вас тут все плодятся, как кролики, и в каждом доме свой маленький детский сад. Марыся — моя дочь и, между прочим, твоя тоже, хоть я и не уверена, что ты об этом помнишь. Она у меня единственная, и я боюсь ее потерять! — во все горло ору я.

Тем временем мой муж, этот идиот, снова крутит пальцем у виска, давая другим понять, что я ненормальная.

— Мне совершенно не хочется потом отскребать останки моего ребенка от асфальта, понимаешь ты или нет?! — воплю я, одновременно пытаясь взобраться на кузов и снять оттуда малышку.

— Значит, идите обе пешком, — говорит он со злобным блеском в глазах и саркастически посмеивается.

Мириам, похоже, не поняла из нашей беседы ни слова (мы ведь говорили по-польски), но интуитивно почувствовала, из-за чего мы ссоримся.

— Пойдемте уже, пойдемте в нашу машину. — Она подталкивает меня вместе с визжащей и упирающейся Марысей к громадному черному лимузину. — Мы все поместимся, только спокойнее, без нервов. Ялла, ялла! — кричит она всем присутствующим, и караван машин медленно трогается с запруженного въезда.

Мы едем уже так долго, что я успела успокоиться и прийти в себя. Марыся, разочарованная тем, что ей не разрешили ехать в кузове и перенесли в обычный автомобиль, тихонько всхлипывает и время от времени проваливается в поверхностный сон; когда я дотрагиваюсь до нее, она, обиженная, протестует. Монотонный монолог Мириам и покачивание машины усыпляют даже меня. Мириам говорит, что дорога довольно долгая, но путешествие того стоит, потому что где-то за сто километров от столицы начинаются самые красивые пейзажи. Она рассказывает мне о Ливии, о ее богатствах. Когда я чего-то не понимаю, Мириам объясняет жестами, а по выражению ее лица я угадываю, о хорошем идет речь или о плохом.

Земли в этой стране предостаточно, и ни для кого она особой ценности не представляет — разве что те участки, на которых расположены нефтяные месторождения: такая земля уже кое-что стоит, в то время как остальные наделы можно купить за гроши. Земледельцев здесь немного — мало кому хочется бороться с пустыней и противостоять превратностям судьбы под палящими лучами солнца. Именно земледельцы — самые бедные люди в этой стране. Мы проезжаем мимо ферм, хотя назвать их фермами было бы преувеличением: простые домики из глины или шифера, вместо ограды — вставленные в песок палки и колючая проволока или кусты опунций — такая вот арабская живая изгородь из кактусов. Жалкий вид.

Меня уже подмывает увидеть поскорее нашу ферму, ту, на которую мы едем. Само слово «ферма» вызывает у меня ассоциации с американскими вестернами. На ферме разводят лошадей, коров, возделывают землю. Должен быть на ферме и дом, и я очень надеюсь, что он не шиферный.

Мириам неустанно продолжает свой рассказ. Она говорит, что иногда за какие-то заслуги граждане получают от государства земельный участок в качестве премии. Семейную ферму получила и Малика, но женщины, согласно законодательству, не могут владеть имуществом, поэтому все бумаги оформлены на Ахмеда. Такая ферма представляет собой арабский вариант нашего приусадебного участка или дачи — отличие лишь в том, что арабская дача насчитывает несколько гектаров земли… Понемногу смысл ее слов доходит до меня.

— Что ты говоришь?! — Я подскакиваю на месте, уже совершенно пробудившись от дремоты, и бьюсь головой о потолок машины.

Обеспокоенный муж Мириам поворачивается к нам.

— Афуан, афуан! — извиняясь, кричу я.

Он лишь усмехается себе под нос и возвращается к управлению машиной. Приятный человек.

— Рано радуешься, — предостерегает меня Мириам. — Еще посмотрим, что ты скажешь, когда мы приедем. Вот увидишь, какие это развалины.

— Что, неужели все так плохо? — разочарованно вздыхаю я. — Боже мой, такой огромный кусок земли! Столько всего можно сделать! — Я энергично всплескиваю руками и ловлю себя на мысли, что начинаю жестикулировать, как подлинная уроженка Востока.

— Прежде чем уехать в Польшу, Ахмед имел с этого участка неплохую прибыль, хоть он и не чувствует в себе призвания к земледелию, — спокойно продолжает Мириам. — Сам он жил в городе, а работали нанятые люди, он только за всем присматривал. Но самое главное — у него было чутье. Хорошее чутье. И стоило ему уехать, как все полетело коту под хвост.

— И чем же именно он занимался? Выращивал гашиш? — шучу я.

— Ты, наверное, и правда чокнутая! — взрывается Мириам и сплевывает через левое плечо. — Не смей даже произносить такого!

— Но ведь это была шутка, пусть глупая шутка… — Я улыбаюсь, желая разрядить обстановку. Если еще и Мириам на меня обидится, то я вообще останусь здесь одна как перст.

— Не надо так шутить, — предостерегает она, строго глядя на меня. — Стоит кому-то услышать — и беда тут как тут!

— Не понимаю…

— Ты, Блонди, вообще пока мало что понимаешь. Тебе нужно быть внимательнее и осторожнее.

— Клянусь, я просто неудачно сострила, — каюсь я, уже по-настоящему расстроенная.

— Такая острота вполне могла бы срубить чью-то голову. За выращивание гашиша, его хранение и распространение грозит смертная казнь. Без суда и следствия. А уж клеветники, поверь, всегда найдутся.

Я раскрываю рот от изумления.

— Поняла? — приподнимает брови Мириам. — Теперь поняла?

Да уж, теперь и я старательно сплевываю и через правое, и через левое плечо. Слава богу, наш разговор никто не мог подслушать!

— И все же, что он там выращивал? — шепотом спрашиваю я.

— Клубнику, глупышка, только клубнику! — Обезоруженная моим любопытством, Мириам заливается смехом.

Постепенно оседает дорожная пыль, и перед моими глазами показывается добротное серое бунгало. Видно, что лучшие времена у этого одноэтажного дома позади, но и сейчас он выглядит весьма внушительно. Широкий вход закрыт тяжелыми деревянными навесными воротами темно-коричневого цвета; из того же материала и жалюзи на больших окнах. Терраса покрыта лососевого цвета плиткой, очень напоминающей мрамор. Мужчины бросаются к замкам и щеколдам, отворяя ворота. Мальчики быстро разжигают гриль. Неужели они так голодны, что уже думают о еде, не успев даже распаковать вещи?.. Детишки выпрыгивают из грузовика, а моя дочка ошалело колотит маленькими ручонками в окно машины, желая выйти. Я открываю дверь, и Марыся не выходит, а выпадает, погружаясь коленками и носиком в придорожный песок.