Читать книгу "Записки на краях шарфа - Александр Дым"

Я учился в учебном заведении, где был знакомый, который помогал решать вопросы; ещё были отсрочка от армии и возможность попасть в университет сразу на второй курс по окончании. На четвёртом курсе учёбы я начал активно участвовать в околофутбольных событиях. Тогда же у меня в голове появилась мысль, что я должен обязательно пойти в армию. Спустя годы мне сложно понять ту свою мотивацию, сейчас я бы назвал это детским лепетом — розовые мечты, громкие слова о патриотизме. Сейчас я понимаю, что к службе в армии это не имеет никакого отношения, что патриотизм — это то, что внутри; это повседневное состояние души, проявляющееся в отношении к вещам и к месту, где живешь. Мусор, который ты выкидываешь в урну, а не швыряешь под ноги — это тоже патриотизм. Это черта характера, а не выполнение квестов по мотанию портянок и надрыванию глоток на демонстрациях. Это не норматив, который ты выполнил по пяти пунктам, и всё, привет, ты патриот. Это то, как ты относишься к своей Родине, к своему дому.

Тогда же я считал, что если я патриот — я должен пойти и послужить своей стране. На тот момент оказалось, что в нашей стране это утверждение — чушь, которую столкновение с армейской действительностью ломает очень быстро.

Оказалось, что в армии главное это не патриотизм, а банальная физическая сила и бесстрашие. Пришёл, раздал всем ебуков — тогда у тебя всё хорошо. Самое сложное, самое нужное и самое важное в армии — это твоя психология как личности.

Моё глубокое убеждение — в армию надо идти не в 18 лет, а как минимум в 21, лучше в 23 или 24 года, когда ты как личность уже более или менее сформировался. Армия представляет собой достаточно жёсткую школу жизни, и вчерашним школьникам с ещё зыбкой структурой психики её ресурсов может не хватить, чтобы правильно себя поставить и переварить жизненный опыт, с которым приходится столкнуться. Многие просто не готовы к армии психологически.

Мне повезло, служить в армию я пошёл в 21 год. Я пришёл сам: были определённые махинации, чтобы я попал в определённую часть. Я хотел идти служить в какую-нибудь жесть: воевать, ломать кирпичи об голову и гнуть якоря, прыгать с парашютом и подобные темы. Особенно меня влекла морская пехота.

Но жизнь распорядилась иначе — я попал в скромные мотострелковые войска.

Нас привезли в часть. Мы шли по плацу, и я впервые услышал знаменитое «Вешайтесь, духи!». Меня это абсолютно не трогало, в определённой степени даже интересовало.

К нам подошли ребята из старшего призыва и с ними один дед, начали объяснять нам, как в армии надо правильно жить. Я внимательно их выслушал и, когда беседа вышла на рельсы темы физического насилия в армии, сделал в ответ заявление, которое стало лозунгом первой части моей службы.

— Я фанат, боксёр, дерусь 365 дней в году, мне пох, где и с кем драться. Готов сейчас же выйти с любым из вас раз на раз.

Я говорил искренне, без понтов, для меня тогда это было нормой — для них же это было необычно! Как-то сразу ко мне стали относиться немного иначе, чем к остальным.

Говорил то, что думал. 25-го меня забрали в армию, а еще 23-го мы разбивали лица Union на Таганке — здесь и сейчас для меня произошла только смена декораций, пьеса в голове продолжала играть та же самая.

Помимо этого я сразу же выделился ещё одним моментом. В той казарме, куда вначале попал, был очень плохой спорт-уголок. А я перед армией усиленно тренировался с разными весами — организм требовал нагрузки.

Подошёл к старшему и спросил:

— У вас тут есть тяжёлые работы?

Он отвечает:

— Ты ё*нулся, это ж армия! Чего-чего, а этого всегда хватает!

— У меня к вам есть личная просьба: можно меня на все самые сложные работы? Готов вставать с утра и работать до упора!

— Нон-стоп такое невозможно, но мы твоё пожелание поняли…

В учебке мы были месяц до присяги, и во всех сложных работах, которые там были, я принял самое активное участие.

Как в фильме «Операция «Ы»…»:

— Песчаный карьер! Я! Цементный завод! Я!

Есть плохие актёры и хорошие актёры. У плохих актёров в игре всегда чувствуется фальшь — я же был искренен, люди это чувствовали, и меня быстро стали выделять.

Драться? Пошли драться! Копать? Давайте лопату! Идём на спортивные занятия, всем надо бегать пять кругов, а я прошу, чтобы мне дали пробежать десять кругов. Нет преграды епанутым. В определённой степени это сразу поставило сержантов в тупик — они столкнулись с человеком, который сам жадно искал того, что другие воспринимали как наказание, от чего шарахались. Меня невозможно было напугать тем, чего обычно все боялись. Правда, потом оказалось, что в армии очень много методов, как сломать человека безо всяких физических мер и морального пресса — были бы желание, воображение и интеллект. Но всё в конечном счёте решает то, как ты себя сможешь поставить.

Изначально больше всего люди боятся физической расправы; это то, на чём попадает огромное количество людей. Если же насилие у тебя в крови, если даже ты просто к нему привычен и воспринимаешь его как повседневный элемент жизни, если ты всегда готов ответить на насилие насилием — это снимает огромное количество всевозможных проблем.

В моей части было две проблемных роты. Рота обеспечения, деды в которой были очень лютыми, — с духами там нон-стопом происходила жесть. И авторемонтная рота, где тоже был не сахар, но деды были немного человечнее. Я попал в авторемонтную.

Моя встреча с замстаршины авторемонтной роты произошла следующим образом: я бегал по спортгородку и увидел огромного перекачанного кабана, который занимался физическими упражнениями. В те времена я постоянно думал — смогу ли победить всех, любого человека, который выходит против меня? Каждого, кого я видел, я воспринимал как мишень. Бегаю и представляю в мыслях, как мне надо ударить, чтобы вырубить его сразу же, как вести с ним бой, если драка затянется.

Меня подзывает мой сержант, говорит:

— Пойдём, я тебя познакомлю!

Мы подошли к этому качку — он оказался тоже боксёром, Максим из Лобни. Мы пообщались на тему бокса и драк. Он спросил, в какую роту меня определили. Отвечаю, что в авторемонтную. Он посмотрел на меня, мол, всё понятно — я тогда не знал, что он из той же роты.

После присяги я пришёл в роту, и всё продолжилось по той же схеме. Все самые сложные работы — готов! Драться — готов! Отношение сложилось нормальное, меня зауважали.

На третий месяц службы я ходил с расстёгнутым воротом, руки в карманах, у меня были свои духи. Я вёл себя так, как будто отслужил минимум год, максимум полтора. Деды держали меня за равного. Парням моего призыва это не нравилось:

— Что ты с ними, почему не с нами? Ты нас предал, так неправильно.

Я отвечал им, что я сам за себя, а касательно своего призыва, — если вы лохи и готовы давать над собой издеваться, это ваши личные проблемы, и я не собираюсь делать их своими. Я готов отвечать за себя здесь и сейчас. При этом статус в армейской иерархии, год призыва и прочее меня нисколько не волнуют. Если вы не готовы за себя отвечать и не можете себя нормально поставить — это ваши проблемы.