Читать книгу "Вдали от Рюэйля - Раймон Кено"

— Слушай-ка, ты, извращенец, — выдает он ему по-английски, — if you take one more peak at my doll I break your neck[182].

Но Рубядзян, уже поднявший себе настроение вискарем, эту угрозу всерьез не воспринимает. Он продолжает пялиться на Люлю Думер.

— Как пришел к вам этот талант? — спрашивает Сталь у индейца борхерос.

И тут Рубядзян получает…

— Еще когда я был официантом, — отвечает индеец борхерос, — то поражал посетителей…

…прямо в пятак…

— …тем, что пережевывал ножки омаров, ракушки улиток и даже маренских устриц. Но вот раскусить португальские так ни разу и не смог.

…сокрушительный…

— А однажды один очень образованный молодой человек, который часто приходил к нам обедать, даже сравнил меня с вэгэ[183], ну, с поэтом, знаете.

…удар.

Рубядзян падает на пол. Его поднимают. Ему промакивают шнобель. И он начинает распускать нюни.

Былиж они два старых приятеля прожилиж шесть месяцев в диких лесах среди индейцев борхерос исключительно диких и вот тебе на из-за женщины конец старой дружбе, былиж два старых приятеля прожилиж шесть месяцев вместе в диких лесах среди…

— Смени пластинку, — сказала Люлю Думер. — А потом, мне эта музыка не нравится.

— Сваливаем отсюда? — предложил Жак.

Они ушли вместе.

X

Могильщики принялись сеять землей поверх опущенного гроба, снег падал туда же и даже на самое дно; крышка покрывалась белыми пятнами. Де Цикада всхлипывает в последний раз, Сердоболь и Предлаже отрывают его от этого зрелища, де Цикада утирает слезы, они медленно выходят с кладбища. Их окутывает снежный вихрь, машину Сердоболя уже полностью замело. Неподалеку от них Валерианов холм морозит свой горб в свинцовом небе. Не слышно ни звука. Трое мужчин садятся в машину Сердоболя.

— Ну и погода, — говорит Предлаже.

— Сегодняшний вечер вы проведете у меня, — говорит Сердоболь де Цикаде. — Вы останетесь у нас ужинать.

— Соглашаюсь охотно, — говорит де Цикада. — У вас, Сердоболь, чувствительная душа, хотя вы и не поэт.

— Я — ваш друг, де Цикада, — говорит Сердоболь.

— У меня такая тоска, — говорит де Цикада. — Уверяю вас, сейчас мне совсем не хочется писать стихи. Ах, черт возьми, только подумать, что она будет гнить как падаль, от этого у меня сердце разрывается. А всем остальным до этого нет никакого дела, черт возьми, черт возьми, черт возьми.

— Не переживайте так, де Цикада, — говорит Сердоболь.

Он наконец завел машину, «дворники» начали медленно счищать снежные хлопья, машина тихо тронулась.

— Легко сказать: не переживайте. Но ведь ничего уже не поделаешь. Какой ужас!

— Увы, — сказал Предлаже, не раз уже тронутый траурной скорбью.

— Уверяю вас, когда я вернусь домой, мне совсем не захочется писать стихи. Что за жизнь, что за жизнь.

— Это забудется, — сказал Предлаже.

Де Цикада повернулся к нему:

— Вы так думаете?

— Увы, — сказал Предлаже.

Доехав до Пастушьей площади, они повернули налево и поехали вверх по авеню Жоржа Клемансо[184].

— И потом, — сказал Сердоболь, — она уже столько лет не является вашей женой. Это должно вас немного утешить.

— Именно это я никак не могу переварить.

Они замолчали до самой Шаровой площади. Еще немного, и они будут в Рюэйле.

— Только подумать, — воскликнул де Цикада, — только подумать, что черви уже начали ее жрать!

— Не надо преувеличивать, — сказал Предлаже.

— То есть?

— Мадам де Цикаду предали земле в зимнее время и в герметично закрытом гробу, а посему можно с максимальной вероятностью утверждать, что ни одна личинка насекомого не успеет вылупиться на ее теле, которое будет разлагаться медленно в соответствии с законами естественной ферментации и в итоге превратится таким образом в прах, так и не став жертвой тех, кого мы, энтомологи, называем образно и почти что поэтически работниками смерти, а именно скромных членистых, весьма полезное призвание коих состоит в том, чтобы на наших широтах уничтожать остающиеся на свежем воздухе трупы, преимущественно животных, поскольку человеческие останки, по обычаю, предаются земле, как это мы, увы, только что имели возможность наблюдать.

Де Цикада подавил всхлип.

— Мысль о том, что она мало-помалу высушится и превратится в прах, меня немного утешила. Спасибо, Предлаже.

— Вот положительная сторона науки, — произнес с некоторой завистью Сердоболь.

— А, — спросил де Цикада, — что на самом деле представляют собой могильные черви?

— Я кое-что знаю по этому поводу, — сказал Предлаже, — поскольку изучал вопрос вместе с одним ученым, доктором Мененом. Это действительно — по крайней мере, в начальный период загнивания — личиночные червячки, ибо речь идет о личинках диптеров, в частности, Calliphora vomitoria, проще говоря, самой обыкновенной синей жирной мухи, Curtonerva stabulans, то есть ее сельской разновидности, а также Phora atterrima и Ophyra cadaverica, которые появляются лишь после того, как бутириновое и казеозное[185]брожение переходит в аммиачное.

— Как это все весело, — сказал Сердоболь.

— А еще мы не должны забывать о Rhizophagus parallelocollis, которые являются колеоптерами[186], и о Philantus ebeninus, которые являются стафилинидами[187]. Кстати, отметим, что форы предпочитают худые трупы, а ризофаги — жирные.

— Удивительно, — сказал Сердоболь, — что эти маленькие твари, совсем как люди, имеют свои предпочтения.

— Каждому свое, — сказал де Цикада, — а вообще-то, если я обожаю жирную ветчину, это вовсе не дает вам права сравнивать меня с какими-то тризнафагами.

— Ризофагами, — сказал Предлаже.

Они доехали до трикотажного предприятия.

— Зайдите выпить с нами по рюмочке, — предложил Сердоболь гербористу. — Согреетесь.