Читать книгу "Он, она и ...собака - Лесли Шнур"

Они вышли на пирс. Маленькие металлические столики и стулья по всей его длине, свежеподстриженные газоны в центральной части — пирс оставался все в том же виде, что и два года назад, при открытии. Интересно, вандалы и уличные художники со временем оставят здесь следы своей деятельности или все же поднимутся над собой и сохранят в неприкосновенности этот вновь обретенный оазис у воды?

Нина и Дэниел дошли до конца пирса, слева — огни Баттери-парка, справа — многоэтажки Верхнего Уэст-Сайда, за рекой — мерцающие огоньки холмов Нью-Джерси.

— Только посмотрите, — едва слышно прошептал Дэниел. — Разве не чудо?

Он протянул руку, показывая, но в этом не было нужды. Там, на полпути к вершинам утесов противоположного берега, взгляд приковывало величественное зрелище. Название старой железной дороги, три гигантские арки в зеленом мареве над рекой, а огромные буквы силуэтом проступали на фоне огней позади. «Лакаванна» — гордо реяло над Гудзоном. В тени надписи крошечный буксир толкал баржу.

Нина подумала, что «Лакаванна», наверное, означает стремление к чему-то, что вам недоступно. Или, наоборот, к отсутствию желаний. Вам недостает желаний. Садитесь в поезд, и вам больше ничего не захочется.

— Это старое слово на языке делаваров означает «поток, который разветвляется», — сказал Дэниел.

Нина улыбнулась, не отводя взгляда от надписи, и Дэниел взял ее за руку. Она перевела взгляд на свою руку в его ладони, ощущая ее размер, силу, тепло.

— Скажите, — произнес он, нарушая молчание, — каково это, заходить в квартиры людей, когда их нет дома?

Он застал ее врасплох. Попалась с поличным, так сказать. Что, черт побери, он хочет услышать? Знает, что она мылась в его ванне? Что нюхала его рубашку, сидела на его кровати, подносила к губам мундштук его тромбона? Узнал?

— Обычно я не бываю одна. Люка, например, вместе со своим хозяином Джимом. А рядом с Сафиром всегда миссис Чэндлер.

— Забавные, должно быть, случаются происшествия.

Она пристально посмотрела на Дэниела. Что он выведывает?

— Однажды я вошла, когда Квинты занимались любовью.

— Откуда вы знаете? И что вы сделали?

— Я услышала, как мистер Квинт заорал: «Да, ах ты, сука!» Поскольку собака ждала меня у дверей, я поняла, что он, видимо, беседует с женщиной.

Дэниел расхохотался:

— Видимо, с миссис Квинт.

Нина, в свою очередь, весело рассмеялась.

— А каково это, быть адвокатом? Вы ведь корпоративный юрист, верно?

— Верно. Но об этом неинтересно разговаривать, поверьте. — Он не отводил взгляда от реки и надписи. — А в других квартирах? Никогда не хотелось заглянуть в кухонные шкафы? В аптечку? Гардероб?

— Конечно, но это было бы неправильно. Существуют неписаные правила собачьих нянек, и первое гласит: «Уважать частную жизнь других людей».

— Угу, — пробормотал он. А потом вновь заметил, как уже когда-то прежде: — Вы, должно быть, зарабатываете неплохие деньги. И все наличными.

— Нормально зарабатываю. — Нине было неловко от подобных расспросов. Какого черта он хочет разузнать? Она забрала у него свою руку.

— Истина, говорил Хайдеггер, неоднозначна. Относительна и условна.

Здрасьте, теперь он цитирует Хайдеггера?

Они молчали, глядя, как отражаются в реке огни Нью-Джерси.

Становилось все темнее, чернота реки слилась с чернотой холмов и небом. Лишь огни отмечали границу суши и моря.

Они поболтали немного о семье, колледже, работе, а когда безопасные и поверхностные темы были наконец исчерпаны, Дэниел спросил:

— И что же, помимо прогулок с собаками, для вас важно в жизни?

Нина задумчиво хмыкнула, смутившись:

— Ну так, время от времени, несерьезно, просто так.

— Интересно, расскажите.

— Мне важна моя подруга Клэр, моя собака, моя сумасшедшая мама, — она помедлила, — мои конструкции.

— Конструкции?

— Я делаю такие необычные висячие штуки. Трудно объяснить. Вы должны как-нибудь зайти и посмотреть.

Дэниел многозначительно поднял брови:

— Произведения искусства? Зайти посмотреть на ваши творения?

Нина хихикнула и поинтересовалась:

— А вы? Что еще, помимо игры на тромбоне? Он тут же замкнулся и помрачнел:

— Почти ничего. Раньше я любил свою работу, но теперь уже нет. — Он просветлел. — Но я люблю тромбон, люблю джаз. И Сида.

— А сестра? Родители?

— А, да, конечно, мои близкие…

— И…

— И… гм… моя сестра… гм… Дэниелла. Да.

— Вашу сестру зовут Дэниелла? О чем думали ваши родители?

Он хохотнул:

— Глупо, да? Дэниел, Дэниелла…

Все еще смеясь, Нина спросила:

— Где она живет?

Он помедлил с ответом, как будто ему нелегко было о ней говорить.

— Гм… в Калифорнии, в Лос-Анджелесе, — наконец сказал он. — Преподает или что-то в этом роде. Знаете…

Он раскрыл футляр. В свете фонарей блеснула медь. Нина смотрела, как он соединил части инструмента. Смочил мундштук, подул, вытягивая руку во всю длину, затем приблизил ее к губам. Раздался мягкий и низкий звук, ничуть не похожий на те, что извлекали из своих дудок пятеро парней на сцене час назад.

— Что бы вы хотели послушать?

— Сыграйте, что вы любите.

С невероятной нежностью он заиграл «Я безумно влюбился в тебя». «Моя сладкая…» Она замерла. Кто бы мог подумать, что тромбон может звучать вот так? «Мир простит мне эти глупости, потому что я влюблен…» Здесь, на краю пирса, звуки тромбона достигали самой луны… «Влюблен в тебя, моя маленькая…» Он играл, и Нина понимала, что песня звучит специально для нее.

А потом припомнила: именно эту мелодию он напевал в душе, когда она подслушивала. Неужели даже тогда он думал о ней?

Он доиграл, она прильнула к нему, прижимаясь плечом. Он повернулся, не выпуская тромбона, и взял ее за руку.

Прошло несколько минут, прежде чем он заговорил:

— Я очень давно этого не делал, — но подумал при этом: «Я не могу рассказать ей правду».

— Я тоже, — отозвалась Нина. — «И не знаю, смогу ли пройти через это вновь».

— Я не уверен, что могу. — «Кроме того, она считает меня Дэниелом».

— Я тоже! — Она готова была стукнуть себя, но это было правдой.

— Может, стоит просто забыть об этом? — «О, как я хочу поцеловать тебя!»

— Вы бросаете меня даже прежде, чем у нас что-то началось?

Он усмехнулся. У Нины все заныло внутри, она высвободила руку.