Читать книгу "История жизни венской проститутки, рассказанная ею самой. Книга 1 - Жозефина Мутценбахер"

Леопольд тут же исчез, а мы ещё привели себя в надлежащий порядок, прежде, чем покинуть комнату для прислуги.

На следующее утро после этого, богатого для меня на события дня я отправилась в церковь на исповедь. Помощник священника спросил меня:

– Итак, дочь моя, предавалась ли ты с мужчинами нецеломудренным действиям?..

– Да, – сказала я.

– Ты позволяла сношать себя?..

– Да…

– Брала ли ты мужские половые органы в рот?

– Да…

– Играла ли ты рукой с ними?..

– Да…

– Совершала ли ты ещё что-нибудь?

– Да…

– Что именно?

– Я позволяла также вставлять себе с обратной стороны…

– С обратной стороны?..

– Да…

– Не в анальное ли отверстие?..

– Туда, ваше преподобие…

– Вчера ты забыла об этом упомянуть…

– Ваше преподобие меня об этом не спрашивали…

Он призадумался:

– К сожалению, я и сам об этом запамятовал. Делала ли ты ещё что-нибудь?

– Да…

– Что же ещё, о господи!..

– Я позволила вылизать себе плюшку.

Он строгим голосом произнёс:

– В этом тебе нет нужды исповедоваться, это грехом не было…

– Ваше преподобие, – заметила я, – я имею в виду не вас… Это был кое-кто другой…

Он укоризненно покачал головой:

– Совершала ли ты ещё что-нибудь… может быть, тебя кто-то лизал ещё?..

– Нет, – сказала я, – но вчера после обеда ещё кое-кто меня угостил…

– Кто же?

Он был весьма удивлён.

– Леопольд…

– Кто это такой?..

– Главный официант в ресторане родителей Мелани…

– Так, и каким же образом?

Я чистосердечно исповедалась во всём.

Выслушав меня, он покачал головой:

– Делала ли ты ещё что-нибудь… может быть, играла с женскими грудями или половыми органами?..

– Да… с грудями Мелани, и ещё с множеством других…

– А со своим братом ты вступала в кровосмесительную связь?

Я не понимала, что он имеет в виду, однако ответила «да», чтобы его посердить.

Он ещё раз спросил меня, не раскаиваюсь ли я в совершённых грехах, и я клятвенно его в этом заверила. В качестве епитимьи он наказал мне прочитать много раз «Отче наш», «Ангельское приветствие» и символы веры.

На прощание он сказал:

– Ступай и не греши впредь, грехи твои отпущены. Исправляйся! Если ж тебе всё– таки случится опять впасть в грех, не отчаивайся, приходи ко мне, и я тебя снова очищу. Однако если ты хоть словом обмолвишься об этом с людьми посторонними, ты на веки вечные лишишься спасения души, и черти в преисподней будут поджаривать тебя на раскалённых углях.

Я с лёгким сердцем покинула исповедальню.

Однако в течение нескольких недель я заметила, что преподаватель катехизиса в школе стал как-то странно посматривать на меня. Я боялась его и полагала, что он просто старается придраться ко мне. Однажды, прохаживаясь взад и вперёд между партами, он, проходя мимо меня, неожиданно положил мне на голову руку, так ласково и приветливо, что я от этого прикосновения резко вздрогнула. Затем он погладил меня по спине, продолжая при этом разговаривать с классом. Я почувствовала себя необычайно польщённой и с любовью посмотрела ему вслед.

Во время следующего занятия он проводил опрос. Мы должны были записывать вопросы, которые он нам задавал, а одна из нас всегда находилась на возвышении возле его кафедры, чтобы на эти вопросы ответить. И эти ответы мы тоже должны были записывать. Вначале он вызвал по очереди двух девочек, а затем меня. По его требованию я встала перед ним спиной к учительскому пюпитру, который скрывал от взоров класса нижнюю часть моего тела. Сам он сидел, а я стояла у него между ногами.

– Ты действительно хорошо подготовилась к уроку? – спросил он и взял меня за руку так, чтобы та коснулась ширинки его брюк. У меня даже мысли не возникло, что он сделал это преднамеренно.

Однако он двигал мою руку таким образом, что она как бы случайно прошлась взад и вперёд по его ширинке. Теперь я почувствовала, как в ней подрагивает что-то твёрдое.

Он посмотрел на меня. Затем откровенно крепко приложил мою ладонь к заветному месту под брюками, и я даже сквозь сукно смогла почувствовать его хвост.

Он отпустил мою руку, но я не убрала её.

После этого он ещё раз посмотрел на меня, и теперь я знала, чего он хотел. Я очень возбудилась от гордости и внезапно охватившей меня похоти, и приступила к делу, то есть сжала пальцы, и сразу наполовину обхватила его булаву, хоть она и была в футляре.

Он приступил к длинному диктанту, единственной целью которого, как я заметила, было только занять остальных. При этом мы периодически смотрели друг другу в глаза, и вдруг он расстегнул брюки, и на волю выпрыгнула его голая заводная пружина.

Она была очень изогнутая, как и нос преподавателя катехизиса, но ужасно толстая и обжигающе горячая.

Мы по-прежнему смотрели друг на друга, и так я начала тихонько, едва ощутимо потирать его и, стараясь, чтобы никто ничего не заметил, отзываться на его движения. Лицо у него побледнело, и он осторожно забрался мне под юбки, так ловко, что на его движение никто даже внимания не обратил.

Я расставила ноги чуточку шире и подалась животом вперёд, чтобы облегчить ему доступ.

Он тотчас же нашёл правильную позицию и щекотал меня так нежно, что горячий и холодный озноб пробежал у меня по спине.

Мы стояли глаза в глаза.

При этом он всё время продолжал говорить, диктуя свой благочестивый диктант.

Наконец, он отпустил меня и отослал за парту. Потом вызвал Фердингер.

Та взошла на кафедру, а я исподволь, но очень пристально и внимательно следила за происходящим со своего места. Я увидела, как она сама встала между его ног. И поскольку действовала она крайне неловко, я сразу заметила, что она играет его хвостом, а он – её раковиной.

Сразу после неё он снова вызвал меня.

– Принеси мне свою рабочую тетрадь…

Когда я оказалась возле него, он сказал:

– Ты можешь писать здесь.

Я повернулась к нему спиной, стоя склонилась над пюпитром, сознавая, что сейчас будет происходить нечто совсем иное.

И верно, как только я встала перед ним в таком виде, он, сидя позади меня, медленно приподнял мне платья. Мне хотелось всячески ему поспособствовать, и я услужливо выдвинула попку ему навстречу.