Читать книгу "Три дня на расплату - Татьяна Исмайлова"

Дважды перекатившись по тахте — такая была широкая, — она оказалась под боком Коновалова, уткнулась ему в подмышку. Он молчал, поглаживая ее по голове.

— Скажи, что любишь! — Ольга смотрела ему в лицо близко-близко.

— Люблю. — Глаза он так и не открыл.

— Еще скажи!

— Люблю.

— Очень?

— Очень!

— Не разлюбишь?

— Никогда.

— И я тебя люблю. Очень.

Она обвила его ногами, распласталась на нем липкой собственницей, затихла, дыша ровненько и спокойно. Но как только его мягкая ладонь прошлась по спине, замерла на изгибе бедра, коснулась ноги — словно кто-то перекрыл кислород, и, чтобы тяжелое медленное дыхание не разорвало легкие, она впилась в его рот и застонала — сладкая нега снова с головы до ног окутала ее. Все остальное было бесконтрольно, неподвластно — словно мчалось с нарастающей скоростью с огромной высоты далеко-далеко вниз…

Они курили лежа, поставив пепельницу между собой. Илья рассказывал, как четыре месяца назад обнаружил на шее небольшой бугорок — и испугался так, что, оцепенев, впервые, кажется, понял, что означает выражение «душа ушла в пятки». От лимфогрануломатоза шесть лет назад умер его младший брат Юра. В 45 лет могучий мужик превратился в тощий мешок с костями — только глаза горели на изможденном лице. Куда только не возил его Илья, какие только профессора не консультировали в Москве, на Каширке, в Питере, в Военно-медицинской академии — болезнь смертельным клещом вцепилась в брата и высосала из него все силы, все жизненные соки. Через полгода это был живой скелет: жизнь едва теплилась в нем, еще очень недолго. А началось все с небольшой шишечки на шее.

Вот тогда-то Коновалов и напился. И чем больше пил, тем трезвее осознавал: беда поймала его на самом пике счастья — встретив Ольгу, он наконец уверился, что именно она и никто другой — его «половинка». Пусть младше на двадцать лет, пусть даже не так любит его, как он, — но только с ней он был сильным и неутомимым, только она вселяла в него непередаваемое чувство легкости и полета, полной растворимости в безграничном ощущении счастья и блаженства. И что теперь — полгода, и такой же страшный, как у Юры, конец?!

А у Ольги, когда она застала его таким — опустошенным от нахлынувшей тоски, глаза были чужие, злые, ненавидящие.

Через две недели обнаружилось, что злосчастный бугорок оказался всего лишь безвредным жировиком. Коновалов боялся в это поверить, он уверял врачей, что наследственность у него плохая, рассказывал о брате, требовал новых проверок и анализов. Но в груди от неожиданно радостного толчка уже проклюнулась частичка счастливой надежды и с каждым днем разрасталась в ликующую уверенность: бог спас!

Об Ольге он думал постоянно, очень скучал. Но ведь прошло четыре месяца — она прекрасно обходится без него! Она младше на двадцать лет да и не любит его. Что было — то было, спасибо судьбе и за это. Но как трепетно рванулось в душе, когда позвонил Павел и предложил им, мужикам, объединиться и помочь Ольге! Заныло сердце — он больше всего на свете желал встречи. И боялся ее. Для себя решил: первый шаг не сделает ни за что. Пусть отболит до конца — и забудется. И если бы Ольга сегодняшним вечером окунулась с головой в работу — с нее станется! — они больше никогда бы не были вместе. Он это знал. И снова душа радостно отозвалась: бог спас и от разлуки!

Ольга убрала пепельницу, приподнялась на локте, нашла губами маленький шрам на шее Ильи, нежно провела языком по бугристой коже.

Илья молча развернул ее, отодвинул от себя, проложил одеялом границу:

— Все, дорогуша, спать, и немедленно! Скоро светать начнет. А тебе, между прочим, утречком спозаранку еще статейку накропать надобно.

И чтоб не приближалась ко мне ни на сантиметр — сама знаешь, чем это заканчивается у нас.

— Угу, — ответила Ольга.

Она знала.

* * *

Губернаторский дом был большим и представительным. Построили его на бюджетные средства, денег вбухали немало, зато не стыдно было гостей принимать самых высоких — гостевым был весь третий этаж. В большой столовой на сотню человек накрывали столы в дни приемов — и тесно не было. На первом этаже размещались служебные помещения для обслуги, небольшой конференц-зал, легко превращающийся в домашний кинотеатр, кабинеты для помощников. На втором этаже — губернаторские покои, где каждодневную уборку делали лишь в четырех комнатах, в остальные редко кто заглядывал, они пустовали — детей у Минеевых не было. Губернатор занимал кабинет и спальню в одном крыле, супруга его — просторную комнату в другом. То, что губернатор и его жена не спят вместе, знала не только обслуга. Супруги редко встречались и в небольшой столовой: когда губернатор обедал, его жена только готовилась к завтраку.

Клавдия быстро вошла в услужливо распахнутые двери. Обычно она отмечала, кто дежурит из охраны. Если заступал на вахту Михаил, 30-летний бугай двухметрового роста, с ним обязательно был напарник — без пригляда дом не оставить, а Мишка больше пропадал в спальне губернаторши, чем в дежурке. До Михаила был молоденький двадцатилетний Родик, но он стал придавать слишком серьезное значение связи с Клавдией — ей это льстило, забавляло, но больше утомляло. Родиона пришлось отправить в армию — за два года остынет. Еще был насмешливый Юрочка, но тот быстро потерял теплое местечко — не понравилась Минееву ухмылочка охранника. И где тот Юрочка сейчас?

«Охранный синдром» — так называл Минеев любовные связи жены, которым не придавал никакого значения. Главное, чтобы были соблюдены внешние приличия. Это даже хорошо, что все происходит в доме. Обслуга вышколена: «жена Цезаря вне подозрений». Деньги в конвертиках, вручаемые дополнительно к официальной зарплате, были надежным стимулом: закрывали рты на замок. Но слухи о губернаторской чете нет-нет да и будоражили город. Клавдию ругали за распутство, Минеева жалели: не повезло мужику.

У Клавдии было свое мнение на этот счет, прямо противоположное городским сплетням. Это ей не повезло, а Минееву грех жаловаться на обстоятельства. Коли не спит с женой — пусть терпит ее «охранный синдром» и радуется, что Клавдии в принципе все равно, кто мнет ее простыни — охранник или кто другой. Проблем было бы больше, если бы губернатор сталкивался в своем доме с ближайшими соратниками, с тем же Ращинским, например. С Коленькой у Клавы случилась кратковременная любовь до замужества, да и никакая не любовь, а случки наспех на столе в кабинете — очень Коленька боялся, что об этом узнает Анастасия. А как стала Клава губернаторшей — одно только почтение с его стороны, и ни-ни — любой кокетливый намек без осадка растворялся в его цепких глазах.

«Надоело все до смерти!» — Клавдия тяжело поднималась по каменной лестнице. Французское вино было отличным, но не стоило так напиваться. И француженка была хороша. Что-то задело Клавдию в этот вечер. Она ведь внешне ничуть не хуже этой мадам — первая леди области, как любили ее величать журналисты. Леди! Клавдия усмехнулась: да она просто несчастная, никому не интересная, никому не нужная баба.