Читать книгу "В алфавитном порядке - Хуан Мильяс"

– Я думал не про тебя, а про кого-то реального.

– Опять начинаешь?

– Начинаю.

– Ты уж поверь мне, не найдется никого столь реального, чтобы взвалил на себя эти проблемы.

– А я познакомился с одной женщиной – она была реальна, хоть и невидима.

– Где же ты с ней познакомился?

– В клинике, где лежит мой отец. Поначалу я подумал, что это смерть, но оказалось – нет.

– А вот меня видел много раз, но, пожалуй, ты прав: я не уверена, что существую.

– Ну да, так и происходит: реальность делается невидимой, а с вымыслом обращаются так, что его вот-вот можно будет потрогать руками.

– Мне кажется, ты вроде монаха.

– Монаха?

– Да. Вот только не знаю, какого ордена.

– Алфавитного, разумеется.

Она засмеялась, а Хулио вытянул ноги и заскользил к краю кровати, пока его ступни не соприкоснулись с парой других, за которые, хоть они принадлежали другому телу, отвечал тоже он.

– Ты и вправду так болен или придуриваешься? – спросила она.

– Да, пожалуй что не так, – ответил Хулио, отмечая, что вторая пара ног отделяется от него, уползая в ту пропасть, где кончался матрас и простыни делали изгиб (зона простипом, вспомнилось ему). – На самом деле это всего лишь легкое, хоть и постоянное, недомогание, когда что-то ноет, как плохо притворенная дверь. И тут надо говорить не столько о страданиях, сколько о каком-то разладе.

– Иными словами, не ты не в себе, а тебе не по себе.

Зазвонил телефон. Гость и хозяйка несколько мгновений смотрели друг на друга вопросительно, как будто каждый перекладывал на другого бремя решения – снимать трубку или нет.

– Не подходи, – сказал он. – Я еще не дорассказал тебе воображаемое происшествие из времен моего отрочества.

– А если это из редакции?

– Неважно. Не подходи – и всё.

– Да нет, я все же одним боком – в реальности, и это выше меня, – сказала она, протянув руку к ночному столику и выиграв у автоответчика секунду.

Отвечала она исключительно односложными восклицаниями, а повесив трубку, обернулась к Хулио с видом значительным и серьезным:

– Это в самом деле из редакции. Они пытаются разыскать тебя. Им звонили из клиники. Твоему отцу хуже.

Дождь меж тем из постоянно прерывающегося нытья перешел в непрестанный жалобный стон. Хулио, пребывая в том необыкновенном спокойствии, когда человек ощущает все свои органы, преодолел расстояние от такси до дверей клиники и бесстрастно вошел в вестибюль, заполненный людьми, которые с озабоченными лицами глядели на низвергающиеся с небес потоки. Поднялся на третий этаж – пешком, чтобы избежать нервозной толкучки у лифта, – и, еще не успев добраться до палаты отца, столкнулся в коридоре с одной из сестер.

– Что случилось?

– Новый тромб. Он впал в кому, и доктор распорядился перевести его в блок интенсивной терапии.

Хулио, только сейчас заметив, что пиджак его мокр насквозь, задрожал от холода, и это растрогало сестру, наверно усвоившую привычку к потреблению таких эмоций. Мягко взяв Хулио под локоть, словно он потерял способность ориентироваться в пространстве – на самом деле так оно и было, – она молча повлекла его этажом выше, а там подвела к подобию окошка, через которое он и увидел тело отца. С учетом того, что и раньше он был наполовину парализован, Хулио подумал, что теперь он всего лишь полумертв.

– Вот что, – сказала сестра, – мне нужно бежать… но вы можете побыть здесь чуточку. Потом спускайтесь в палату – заберете его вещи.

Хулио остался один и принялся вертеть в голове выражение можете побыть здесь чуточку, от которого отделил последнее слово и стал обсасывать его во рту. Оно было сладковато на вкус, а второе ч – кисленькое. Вслед за тем и очень скоро пришло осознание, что есть тут что-то несообразное, вроде карамели со вкусом гусиного паштета, и он с отвращением выплюнул его, всецело сосредоточившись на поисках отца, скрытого, вероятно, в каком-то уголке в правой части этого неподвижного тела и занятого безмолвным делом умирания, как личинка, отрешенно готовящаяся к последней своей метаморфозе. Кожа сделалась уже всего лишь оболочкой. Какое забавное поведение, достойное, без сомнения, упоминания в иллюстрированной энциклопедии. Принято считать, будто энциклопедии создаются людьми, однако сейчас Хулио пришло в голову, что, может быть, как раз наоборот – энциклопедии творят людей, и он представил, как, вылезая из страниц толстенных, переплетенных в темную кожу томов, перволюди отправляются покорять реальность, подобно тому как рыбы некогда покинули моря и покорили сушу.

Вскоре, так и не заметив в пациенте ни малейшего признака жизни и, значит, не получив никаких резонов оставаться здесь дальше, Хулио повернулся и вновь спустился на третий этаж.

– И что теперь? – спросил он сестру.

– Теперь – только ждать, – отвечала она. – Иногда такие больные выходят из комы.

Она попросила его забрать отцовские вещи из палаты, чтобы можно было положить туда другого больного, покуда отец лежит в реанимации, и сообщила, когда можно будет увидеться и поговорить с врачом, который, несомненно, тоже захочет обменяться с ним впечатлениями.

– Когда с ним это случилось, он был один? – спросил Хулио.

– Нет, я случайно оказалась рядом. Пришла измерить ему температуру, и мне показалось, что он как-то чересчур взбудоражен. Показывал знаками, что хочет что-то сказать, я подошла поближе и подставила ухо к самым его губам.

– И он сказал что-нибудь?

– Да.

– И что же?

– I am sorry.

– Как?

– I am sorry.

– Вы уверены?

– Да, это были последние его слова. Потом он впал в беспамятство.

Хулио запихнул одежду и туалетные принадлежности в дорожную сумку, отыскавшуюся в стенном шкафу, а для книг – словарей и самоучителя английского – попросил пластиковый пакет. У него был ключ от отцовской квартиры, где он опасался появляться все то время, что тот лежал в клинике. Однако сейчас он счел, что лучше будет оставить вещи там. Уже сидя в такси, положил под язык словосочетание отделение интенсивной терапии, убедился, что оно неприятно на вкус, и объяснил это тем, что оно смочено слюной сестрички, из уст которой получил он также и слово чуточку – причем с теми же результатами.

Однако больше всего занимало его это последнее выражение I am sorry. Оно означало, что отец вошел в кому, пребывая в английском. Если он и умрет, находясь в языке, которым не владеет, то окажется там, где окажется, без места. Хулио, помнившему, каким неприкаянным был он сам – сперва в школе, а потом в жизни, потому что объяснялся не на том языке, что его товарищи и вообще окружающие, не захотелось такой доли для отца.