Читать книгу "Фосфор - Свен Лагер"

— И как? — интересуется она. — Испугался? Страшно было?

— Как тебе сказать — он уже был довольно мертвым. Я не знал, что можно выглядеть настолько мертвым, он же скорее походил на какой-нибудь выброшенный предмет. Выпотрошенный. Пустой. А главное зеленый. Я с ним встречался при жизни. Но мертвецом я еле узнал. А ты?

У меня возникает странное впечатление: чем больше мы пьем, тем трезвее становимся.

— В прошлом году. Мы с приятелями отправились в Мазурмо. С палатками, на велосипедах. Среди нас был один, который кое-что в походах смыслил, где можно лагерь разбить и так далее. Но через неделю я смылась, потому что мой парень только и хотел трахаться, как, впрочем, и остальные кретины. Меня это основательно доставало, потому что все они как зацикленные болтались без дела, только об этом и думали, а потом еще и лучший друг моего парня попытался залезть на меня ночью, в палатке. Вот тогда-то я и решила: все, хватит. Проколола им шины на велосипедах и смоталась. Потом и мой велосипед сломался, и я уже не знала, где вообще нахожусь. В самом сердце одиночества. И вокруг сущая пустошь. Ни одной деревни в пределах видимости. Только тропинки, вспаханные поля и деревья. Я так злилась, что даже не боялась при мысли, что могу никогда оттуда не выбраться. Просто шла и шла из чистой ненависти к моему парню и его мерзким друзьям, но сердиться я долго тоже не смогла, потому что вокруг было так красиво. После долгого, засушливого лета все выглядело таким мирным, и с полей уже был собран весь урожай, они стояли бурые, пустые, тихие. Такого потрясающего лета я никогда раньше не видела.

* * *

Фанни говорит, а передо мной встают пейзажи, мои собственные пейзажи; деревья, тропы, даже земля, и трава, и ручей, будто во мне сидит рисовальщик и все, о чем бы она ни рассказывала, переносит на некий холст. Пейзажи со старыми деревьями и вспаханными полями, жуками в зарослях вдоль тропинок и безмолвными облаками, повисшими в небе. И пейзажи эти следуют друг за другом, как следуют друг за другом слова Фанни. Не накладываются друг на друга и не сменяются, а плавно переходят из одного в другой. Как будто сам побывал в тех местах, я плыву в их потоке, завороженный ее словами, и киваю, осознавая их смысл, пока незаметно мои картины связуются с историей Фанни.

— А потом я набрела на хибару, хотела осмотреть ее, потому что мне хотелось знать, что это за хибара. Она была кое-как сколочена из досок, полуразвалившаяся, с дверью, уже висевшей на одной петле, и стояла прямо на поле. Весь день я не видела ничего, кроме деревьев, полей и неба, поэтому перебралась через маленький ручей, протиснулась сквозь какие-то молодые деревца, и вот тогда впервые у меня возникло странное ощущение. Такое, знаешь, как бывает, когда музыка в фильме вдруг звучит угрожающе, и кажется, будто солнце исчезло. Мне вдруг стало страшно, и по всему телу побежали мурашки. В воздухе появилось нечто жуткое, как в плохом фильме ужасов.

Но я хотела узнать, что там. Она была такой маленькой, что мы с тобой вдвоем не смогли бы даже толком в ней поместиться. Я стояла в дверях и вглядывалась в темноту очень долго, до тех пор, пока не смогла рассмотреть голову. Он походил на белый камень. Лежал весь скрюченный, а я стояла у двери, почти касаясь его ног. А он просто лежал передо мной, совсем тощий и белый. Тут страх у меня пропал. И солнце снова появилось — так мне во всяком случае показалось. Передо мной лежал бедолага, который заполз в эту хибару и умер там в полном одиночестве. От него и запаха-то никакого не было. Мне показалось, он успел уже немного высохнуть.

Но чего я никогда не забуду — это страх, который тогда испытала, и ощущение, что музыка становится тяжелой, или обрывается, потому что все время в моей голове звучала такая светлая музыка, грустная, но приятная, и ведь я еще не совсем успокоилась. Но там, у хижины, она прекратилась, будто всю музыку ветром сдуло. Что он лежал внутри мертвый, уже не казалось таким ужасным. Он был просто частичкой лета. Теперь и я знаю, почему говорят: «Я видел смерть». Не просто какого-нибудь покойника. Саму смерть. Потому что смерть всегда одинакова. Всегда выглядит одинаково.

— А потом? — Я протягиваю ей стакан. Пей, девочка. Вино прогоняет смерть. — Как ты оттуда выбралась?

— Позже я вышла на проезжую дорогу и по ней добралась до ближайшей железнодорожной станции, а оттуда уже домой. Мне для этого полтора дня потребовалось, чтобы снова домой добраться. И от парня своего я избавилась. Да мне и плевать было. Но представь себе, он ни разу с тех пор так и не позвонил. Вот ублюдок. Надеюсь только, что пару дней он ходил под себя от страха, что со мной что-нибудь случилось. Ублюдок, каких мало.

— Может, он просто утонул?

— Нет, я видела его на одной вечеринке и прожгла ему сигаретой две дырки в его дурацкой индейской куртке.

Я встаю, закуриваю и протягиваю сигарету Фанни. В кухню заходит Шон. Заглядывает в холодильник и берет полупустую бутылку фанты. Из комнаты доносится смех, и Шон торопится назад.

— Хочешь еще музыку послушать? — спрашиваю я Фанни.

— Хм-м.

Микро навалил нам целую гору кассет. Я беру красную. Некоторое время слышатся шипение и писк, затем по комнате разливаются ритмичные вибрирующие звуки, и я невольно вслушиваюсь в эту странную, парящую мелодию и то, как она незаметно распространяется по кухне. Так, наверное, звучит северное сияние. Кстати, надо занести его в список того, что мне непременно нужно увидеть за свою недолгую жизнь. В самое начало списка. Парящие вспышки фосфоресцирующего света в ледяной северной ночи.

— Ну и как? Иногда еще об этом вспоминаешь?

— Не-а. Я только иногда думаю о том, какой страх я испытала перед тем, как увидела его, и о том, как страх улетучился, когда я подошла вплотную. Вот об этом я иногда думаю. Возможно потому, что перед тем как встретиться со смертью, снова обретаешь покой. Я хочу сказать, в смерти ведь тоже есть свои преимущества, когда видишь ее прямо перед собой. Тогда все становится просто и равнозначно.

38. Луна. Ягоды

На улице светит месяц.

— Иди сюда, — говорю я Фанни и выключаю свет.

Мы стоим у открытого окна и видим между крышами полумесяц и накрахмаленные облака, проплывающие мимо него как бурлящая эктоплазма.

— Я как раздумал о северном сиянии; с радостью как-нибудь на него посмотрел бы. Недавно я даже видел карту мира с северным сиянием. Якобы его засняли с какого-то спутника. На карте были видны всякие светлые пятна, желтые и красные, огни вроде тех, что на стадионах и в аэропортах или еще где. Но на самом верху, между Норвегией и Гренландией, там была зеленая пелена северного сияния. Единственный свет, горящий сам по себе? Ведь что еще горит само по себе? Кроме солнца, сами светятся только глубоководные рыбы, северное сияние и светлячки, верно?

— Еще луна.

— Нет, это солнце светит на луну.

— Ерунда, солнце ведь зашло.

Может, она права, и все, что я помню из детских книжек — «Что такое? Кто такой?», — просто бред. Чтобы лучше видеть небо, нам приходится придвинуться совсем близко друг к другу, и я обнимаю Фанни еще крепче.