Читать книгу "Пособие по укладке парашюта - Екатерина Великина"

Впрочем, старта не вышло.

– Внематочная беременность, перитонит или апоплексия, – сказал мне врач. – Сначала будет пункция, а потом операция. Полостная операция.

Так как из всех этих слов более-менее близкими оказались «беременность», «операция» и «сначала», то с начала я и начала.

– А что такое пункция? – опасливо спросила я у доктора.

– Мы должны проверить, есть ли у тебя кровь в брюшине.

При слове «брюшина» запах мясных рядов так резко ударил мне в голову, что на какой-то момент я почти потеряла сознание от ужаса.

– А это больно? – только и смогла выдавить я из себя.

– Как договоришься с анестезиологом, – пробухтел врач, определяя меня на каталку.

Анестезиолог был сиз, общителен и, как все сизое и общительное, вызывал меланхолию и нежелание общаться.

– Ну что, лапонька, наркоз делать будем? – спросил он и почесал за ухом.

– Зачем такие тонкости, давайте просто киянкой, – предложила ему я и протянула сто долларов.

После принятия денег сизое лицо его на секунду побагровело, но тут же вновь приобрело природный сливовый оттенок.

– Зачем киянкой? Заснешь, лапонька моя, в лучшем виде. Как…

Но как именно я засну, я так и не услышала, потому что и правда заснула.

Не знаю, в каком состоянии находится современная российская анестезиология, но сумма в сто долларов оказалась для ее представителя критической. Ибо я не проснулась ни во время пункции, ни во время операции, ни в течение двух следующих часов. Как раз когда бригада решала, что делать с моим бренным телом и не начинать ли меня откачивать, все тот же сизый дядечка применил мощнейший медицинский антидот. Растолкав перепуганный консилиум, со словами «Доброе утро, лапонька» он навернул мне по морде тыльной стороной ладони. Думаю, пятитонный молот Кировского завода в Питере произвел бы на меня меньшее впечатление. Пробуждение наступило тут же, по факту.

Консилиум отпустил коллективное «Ох» и помчался за родственниками.

Родственники в лице Димы и мамы прибыли незамедлительно. По их зеленым физиономиям я догадалась, что маленький бизнес анестезиолога еще не завершен и, запроси он spaceship с Нейлом Армстронгом в качестве пилота, ему вряд ли откажут. Похоже, анестезиолог тоже догадывался о своем исключительном положении.

Вытерев вспотевшие руки об халат, он предложил маме стульчик, после чего в красках рассказал ей, какие именно боли я буду испытывать наутро. При словосочетании «разрезанный пресс» мама оплыла и протянула медику следующую сотню. Расплывшийся в улыбке бизнесмен тут же гарантировал ей резервный запас кислорода и прочие жизненные блага в виде дорогостоящих лекарств.

– Вы, гражданка, не переживайте, до утра полежит в реанимации. Первая ночь самая тяжелая, и я лично за ней присмотрю.

Успокоенные родственники удалились, меня привезли в реанимационный бокс, а анестезиолог принялся раздумывать, какие именно блага он может оказать мне в данный момент. Стоявшая перед ним задача была практически невыполнимой, поскольку послеоперационному больному не требуется ничего, окромя железной утки и тишины. Утки с музыкой и подогревом в больнице не имелось, а продавать тишину за сто долларов казалось ему кощунственным. Пронесенный в палату икеевский плюшевый лось до суммы также не дотягивал, и поэтому утомившийся от бизнеса медик решил плюнуть на условности и попер в лоб.

– Тебе, лапонька, случайно, ничего не хочется? – сладко спросил меня он и присел на краешек кровати.

Должно быть, в моей башке по-прежнему гулял наркоз, потому что цыганского хора я не потребовала, а вместо него попросила покурить. Еще раз напоминаю: дело происходило в реанимации, где, пожалуй даже цыганский хор был бы уместнее, чем сигарета.

Но бизнесмен не стушевался.

Раскрыв окно нараспашку, он положил на каталку пачку сигарет и зажигалку, после чего скромно удалился.

Первая же затяжка привела меня в чувство. Вторая привела в чувство две соседние палаты.

– У-у-у, сволочи! – эхом прокатилось по коридору. – Это ж надо такое представить: только из комы вышла – и тут же курють над ухом!

Приподнявшись с каталки, я увидела через стеклянные двери пятки старушки, чей вековой сон был прерван моей сигаретой.

– Бревно проснулось, – раздалось из сестринской. – Девочки, да зайдите же к ней кто-нибудь!

Не дожидаясь визита девушек к поленнице, я быстро потушила сигарету. Честно вам скажу, стыдно мне было до ужаса, но всю вину на пробуждение бревна я списала на собственный наркоз и сволочь-анестезиолога, который припер мне злосчастное курево.

Впрочем, терзалась я недолго и буквально через несколько минут отрубилась.

А в это время двумя этажами ниже анестезиолог и хирург делили барыш.

Вероятнее всего, раздел произошел не в пользу хирурга по причине разницы весовых категорий и полов: хирургом была тощенькая женщина с цепкими ручками и нержавейкой во взгляде. Но дама отступать не возжелала и в тот момент, когда большой волосатый кукиш всплыл перед ее носом, решилась на хитрость.

В три часа ночи, когда задвинувшийся закисью азота анестезиолог смотрел парад дохлых президентов, в мою палату явились двое, вооруженные каталкой. Перевалив меня на оное средство передвижения, они стремительно выскочили в коридор и зарысили вперед. Судя по мельканию больничных дверей, ребята развили нешуточную скорость.

– А куда мы едем? – попыталась было поинтересоваться я.

– К нам, – одновременно ответствовали парамедики.

Из-за их синхронности, а может быть, из-за чего-то еще ощущение, что в моем похищении были задействованы «двое из ларца», не покидало меня ни на секунду. «К ним» не хотелось ни капельки, но других вариантов не было…

Через несколько минут мы подъехали к дверям послеоперационной палаты.

Пока я считала трещины на потолке, из палаты выперли четырех старух, вымыли пол и, довершив картину фикусом, ввезли меня внутрь.

– Ты теперь тут лежи, – сказала мне одна из похитительниц (позже я поняла, что это и был хирург). – Это мы тебя оперировали. Шовчик, между прочим, очень аккуратный вышел. Так что твои родственники зазря анестезиологу платили.

Не видя никакой реакции с моей стороны, врачиха склонилась надо мной и произнесла следующую речь:

– Меня зовут Наталья Ивановна, запомни. Завтра, когда придет твоя мамочка, скажи ей, что операцию тебе именно я делала, а не кто-нибудь еще. Пусть она зайдет со мной поговорить.

– Зайдет, зайдет, не переживайте, – ответила я ей и отвернулась к стене. Меньше всего на свете мне хотелось выяснять, кто именно свел личное знакомство с моей брюшиной.

Довольная собой, тетенька кивнула и удалилась ждать, когда клиент дозреет.

Впрочем, долго ждать не пришлось. Через пару часов наркоз начал отходить, и перед моими глазами заплясали огненные мухи. Какое-то время я пыталась терпеть и тихонько поскуливала про себя, но к утру боль стала практически невыносимой, и около семи я уже стонала в голос.