Читать книгу "Изменить этот мир - Артём Патрикеев"

Второй вариант – это животные, которых люди держат или для работы, или для развлечения. Обычно они живут в семье на равных. Они являются на данный момент самыми удачливыми видами, которым вряд ли грозит вымирание в ближайшее время. Эти могут выжить в агрессивной внешней среде. Не всегда и не везде, но многие из них точно смогут. Взять хотя бы нашу кошку: пропитание себе она всегда поймает, как и некоторые собаки. Труднее придется лошадям, которым зимой будет нечего есть. Но живи они в теплых странах, так выжили бы совершенно спокойно. Во всяком случае, какое-то время, пока бы их не съели хищники. Эти животные как раз самые очеловеченные, а отличительная человеческая черта заключается в чем? Убивать ради развлечения. Много известно хищников, убивающих просто так? Нет. Потому что любое убийство требует затрат энергии, а если тебя никто не кормит, то откуда ты эту энергию возьмешь? Только убив и съев. Получается замкнутый круг. Убил – будешь жить, не убил – пора умирать. Что же у нас? В кормушке всегда есть еда, зачем же питаться мышами или крысами? А раз на охоту теперь можно потратить бесконечное количество времени, то охоться – не хочу. Инстинкты говорят, что надо охотиться, а желудок говорит, что есть ему еще не хочется. Значит, убил, поигрался и выбросил. Так же поступают и люди, убивают ради развлечения. Эти животные, которые с помощью нас умнеют (в большинстве своем), этот ум не всегда применим во внешней, неочеловеченной среде.

Третий вид – это декоративный. Сюда относится все то, что живет инстинктами всегда и везде. Ручные птицы, рыбки, рептилии, хомячки, свинки, насекомые. Да, они тоже могут многому научиться, но не всегда и не у всех. Да и те, кто чему-то научился, не обязаны благодарить за это человека. Ведь многие виды попугаев умны сами по себе и во внешней среде сами могут научиться многому, иногда даже большему, чем домашние питомцы, так что здесь участие человека минимально.

И последний, четвертый вид – дрессированные животные. Их вы в больших количествах видели в цирке. Честно говоря, никогда не любил животных в цирке. Не могу сказать, что не уважаю труд дрессировщиков, они по-настоящему смелые люди. Но когда я вижу, как тигр прыгает с тумбы на тумбу, через горящий обруч, или стоит по стойке смирно, мое сердце обливается кровью. Превратить свободолюбивое грациозное животное в жалкую кошку! Я обожаю смотреть на тигров или львов в природе, но видеть то, что они делают в цирке – это ужасно!

Животные этой категории – рабы. Они делают то, что им можно, и не делают то, чего им нельзя. Точнее, когда они делают то, что им нельзя, их убивают.

Люди сейчас живут, как животные второго типа. В них еще живы инстинкты, но они не знают, как ими пользоваться, в новых условиях. Ведь не всегда же надо разрушать, ломать, спасать. Развитие интеллекта у всего человечества находится в таком зачаточном состоянии, что любая внеземная цивилизация, обнаружив нас, еще сто раз подумает, прежде чем вступить в контакт. Разве что решит включить нас в пищевую цепочку. Большинство современного населения не умеет себя занять. Главное занятие молодежи – нажраться, проблеваться, рассказать об этом всему миру. Есть другие, продвинутые модели – нажраться, подраться, раздолбать все на своем пути, проблеваться. Спорный вопрос – кто из них лучше.

Как всегда, мои размышления сами не заканчиваются. Их прервала мама, заглянув ко мне с вопросом: «Не постучать ли тебя веником?». На что я ответил категорическим отказом: никогда не любил, чтобы меня стучали. Но нить размышлений уже была прервана, а ловить ее я и не пытался. Дождавшись, когда тело уже начало протестовать против дальнейшего нагревания, я окатился водой и отправился восвояси.

Только проснувшись утром, я понял, каким же тяжелым оказался вчерашний день. Несмотря на прогревание, болело все тело, перетруженые мышцы шевелиться совершенно не хотели, а только старались болью передать свое состояние. Почти пятидесятиминутный бег по пересеченной местности, несколько минут борьбы и возвращение домой под мощными струями дождя – все это не способствовало улучшению моего самочувствия. Силы давало только осознание вчерашней операции, которая была провернута не по плану, но все равно великолепно. Так придумать и рассчитать не сумел бы и великий тактик. Но сегодня надо вернуться домой, завтра опять на «долгожданную» работу.

Медленно-медленно я согнул одну руку, потом другую, еще и еще – потихоньку мышцы стали разрабатываться. Обращаться к ногам было страшновато: они болели, даже когда я не двигался, что же говорить об их сгибании. Но голова боится, а ноги делают. Минутное вращение ступнями не только улучшило кровоснабжение, но и помогло настроиться. Пришло время серьезных действий. Правая нога поползла по простыне. Сантиметр, еще один. Пять секунд – сгибание идет нормально, десять секунд – уже отлично. Согнул, выпрямил, согнул, выпрямил. Боль поутихла, но так и не прошла. Теперь пришла очередь левой ноги. Здесь было еще сложнее, ступня шевелилась с огромным трудом. Вчерашний корень, за который я умудрился зацепиться, до сих пор давал о себе знать. Но сознание сильнее боли!

– Работай, работай, – повторял я себе раз за разом, сгибая ноги, одну, вторую, потом вместе, потом опять по очереди, и снова и снова.

Я потратил почти двадцать минут только на то, чтобы подготовить себя к вставанию.

Собравшись с духом, я резким движением сел на кровати, свесив ноги на пол. Комната поплыла перед глазами, но через несколько секунд вернулась в нормальное состояние. Голова не болела, но пограничное состояние ощущалось. Слишком много нервов и сил потрачено. Мне бы теперь недели две отлежаться. Но нет, теперь с работы так просто не отпустят. Нельзя же все прогуливать. Да и чем объяснять теперь свой больничный? Усталостью? Нервным перенапряжением? И то, и другое выглядело неубедительно.

Я встал с кровати. Ноги держали, и довольно уверенно. Дело оставалось за спиной, которая никак не могла разрешить сомнения, согнуться ей или остаться прямой. Пару минут ожесточенной борьбы – и я уже стою прямо, готовый к новым трудностям дня. Свою готовность я все же решил улучшить с помощью простейших разминочных движений, поворотов, наклонов и приседаний. Организм стал врабатываться, загоняя боль на дальний план. Еще немного, и я уже сумел с бодрой улыбкой выбраться на веранду к завтраку.

Дождь все еще накрапывал за окном, никого не было видно, зато на столе стояли тарелки с завтраком. Мама или бабушка заботливо укутали их полотенцами, чтобы ничего не остыло. Плотный вкусный завтрак влил дополнительные силы моим внутренним резервам. Так что на улицу я вышел заметно посвежевшим, и теперь вряд ли кто-нибудь из знакомых сможет увидеть во мне ту смертельную усталость, которая еще утром не давала мне встать.

Вскоре в открытую калитку зашли мама с бабушкой, ходившие к соседке за молоком. Накрапывающий дождь не был серьезной помехой, поэтому утренняя прогулка по огороду только улучшила мое настроение.

Дождевые червячки, выгнанные водой из своих укромных норок, в изнеможении валялись тут и там. Их бедные умирающие тельца иногда еще пытались сопротивляться, но в основном это были лишь жалкие потуги. Инстинкт боролся за выживание, а силы уже кончались – их хватало на пару-тройку дерганых движений, которые могли символизировать агонию, а не битву за жизнь. После вчерашнего потопа червяки гибли десятками, если не сотнями, а сколько их еще осталось под землей? Тысячи? Очень часто, можно сказать – после каждого дождя, в голове возникал вопрос: как дождевым червякам вообще удается существовать? Ведь, умирая в таких количествах от обычного дождя, который бывает совсем нередко, особенно осенью или весной, как-нибудь можно и не успеть восполнить потери. А ведь это еще не считая естественных хищников, да и неестественных тоже – например, рыбаков, которые не прочь лишить жизни еще сотню-другую червей. В голове это укладывалось с трудом. Похоже, естественный отбор очень хорошо поработал с червями. Выживаемость их вида могла вызывать только уважение.