Читать книгу "Московские тени - Роман Сенчин"

– Гляньте, какая соска, – показывает нам Борис «Девушку номера». – Вика, двадцать лет, метр семьдесят пять, вес – пятьдесят два, параметры 89-61-91. Ничего? Знает четыре иностранных языка.

Дэн лениво отвечает:

– Про них про всех так пишут. А по жизни – уродка и тупь несусветная. Накрасят, сфотают с голыми титьками, десять грин в зубы – гуд бай, мразевка. Еще и фотограф между делом оттарабанит.

– Да ну, брось, – не согласился Борис. – Тебя послушать, так одни прошмандовки везде. – Он с любовью смотрит в журнал. – Классная девочка. Предложили, она снялась. Может, написать в редакцию? Я б с ней познакомился… Забыл уже, когда с девушками общался.

– А проститутки от «Людмилы»? – хмыкнул я.

Борис скривил морду:

– Да гнал я все… Во-первых, дорого, а во-вторых, куда я их повезу и на чем…

– К себе в Реутов на тачке.

– И вылезет в общей сложности удовольствие это в две тыщи. Лучше вот на Вику дрочить. – И, свернув журнал в трубку, Борис спрятал его во внутренний карман куртки.

Электричка несется почти без остановки, на полной скорости. Пустой вагон болтает из стороны в сторону, – да ну и пусть летит к чертям под откос… Сидя дремать не получается, я перебрался на соседнюю лавку, лег, натянул на голову воротник. Может, на часок отключусь.

А Борис стихи читает, будто поет колыбельную:

Существованье беззаботное

В удел природа мне дала:

Живу – двуногое животное, —

Не зная ни добра, ни зла.

Всегда покорствую владыке я,

Который держит бич и корм,

И чужды мне стремленья дикие

И жажда глупая реформ.

В свои лишь мускулы я верую

И знаю: сладостно пожрать!

На все, что за телесной сферою,

Мне совершенно наплевать.

Когда ж промчатся дни немногие

И смерть предстанет предо мной,

То протяну спокойно ноги я

И мирно сделаюсь землей.

– …Отстань ты от меня! Бля, достал, свинота! – Голос Дэна хриплый и злой.

– Я же заплачу. Сколько? Семьдесят? Девяносто? Можно и не полный грамм. А? Хоть на пару косяков… Ну, Денис, жалко, что ли? – почти скулит Борис. – Можно и так сделать: как только я куплю где-нибудь, сразу тебе верну этот грамм. А, Дениска?..

– Н-нет!

Борис обиженно ноет:

– Раздразнил только… Зачем взял такой колобок? Взял бы грамм, чтоб весь его выкурить и все. А то – пять граммов!..

– Слушай, закрой рот! Как вы меня достали… – И без перехода, тем же тоном Дэн признается: – Не мой это баш, кренделю одному надо отдать. Дали вот вчера утром, чтоб я передал… И так уже сколько скурили, теперь объясняй…

– Ну, все понятно, какие вопросы. – В голосе Бориса появляется нотка презрения. – Не твой так не твой. В пушеры, значит, подался…

– Значит – так.

Мне больше не дремлется. Сажусь на лавке, потягиваюсь.

– Долго еще? – смотрю в окно.

– Долго. Кубинку только проехали. Спи, Хронитура.

– А ты – Мускат вонючий. – Смазливая, но будто вечно неумытая рожа Бориса кажется мне сейчас особенно гадостной. – Что, обломался с гашем, уродец?

– Пошел в жопу, алкан! Я твоей жене-то сегодня вечерком позвоню. – Борис в долгу не остается. – В командировке он был. Ха-ха! Я ей все расскажу, еще и прибавлю кой-чего. Как ты – ха-ха! – к шлюхе, например, привокзальной клеился, уламывал пойти в кусты. А мы тебя с Синью еле увели. Синь меня поддержит. Да, Дэнвер? – Дэн не отвечает; Борису надоедает меня злить, он зевает и начинает говорить о другом: – Что бы такое придумать глобальное?.. Не очень-то веселая получается штука – жизнь.

– Бабло есть – веселая, – говорит Дэн.

– Да нет, все равно не хватает чего-то. Ну, пожрешь вкусного, выпьешь хорошей водки, в клуб сходишь, коксом закинешься. Но это все временно, мизер какой-то по сравнению с глобальной радостью… Должно же быть что-то такое… – И Борис ударился в философию. – Некоторые и живут вроде полунищими, а им хорошо, легко так. Внутренне легко. Значит, у них там есть что-то твердое… Вот у меня соседка по подъезду, такая коровенка лет двадцати. Некрасивая, толстая, и родители у нее работяги простые. Никакого у нее вроде сладкого будущего, а она все улыбается, ходит так, пританцовывая, цветет прямо… как цветок на помойке. Я как увижу ее улыбку, походку эту, и такая у меня к ней ненависть сразу, и что-то даже вроде зависти. Ну что, ты, думаю, тварь, лыбишься!.. И здоровается не просто «Здравствуйте», а обязательно: «Доброе утро!», «Добрый вечер!» Какой он добрый, кретинка?!

– Может, в натуре кретинка, – говорю.

– Хрен ее знает… И чуть ли не каждый день меня достает своей этой улыбкой, этими «Доброе утро»… В зубы ей дать, чтоб не лыбилась…

Вагон постепенно наполняется людьми, хмурыми, зевающими, молчаливыми. Садятся на скамьи и сидят, как нахохлившиеся воробьи.

Продавец газет, изо всех сил пытаясь сделать свой голос бодрым и поймать удобную тональность, чтобы поменьше напрягать связки, рассказывает, что есть в свежем номере «Мегаполис-экспресс»:

– Кое-что новое о древнем искусстве татуировки… Эксклюзивное интервью с ведущим одной из самых рейтинговых программ «Вы – очевидец»… Сенсационные материалы о предстоящем конце света… Подробности недавней потасовки музыкантов групп «Ляпис– Трубецкой» и «Ногу свело»… Настоящий призрак в театре имени Пушкина… Поездка Ларисы Долиной по США. А также – программа ТВ на будущую неделю.

– Читал тут на днях в «Комсомолке», – говорит Дэн, – про одну овцу, которая в Париж отказалась ехать. Выиграла конкурс «Знаете ли вы Францию?», а потом отказалась.

Я удивлен:

– Из-за чего?

– Ну, что Франция в войне участвует, бомбит сербов. В знак протеста, короче.

Борис вдруг сжал руками башку, взвизгнул:

– Вот идиотка! Идиотина! Мне б такой шанс, я бы устроил!.. Париж… Кабаки на Монмартре, Латинский квартал – вот где еще ценят искусство, вот куда надо сваливать. Последнее место! Я б там зарылся, я б мертвой хваткой вцепился…

– У тебя же был шанс, – усмехаюсь. – Помнишь, Ани была, из Литинститута? Ты с ней вроде начинал мутиться, а потом что-то… И она же к тебе тяготела…

– Да она страшная. – Борис морщится, высвобождает из рук башку. – Я со страшными больше раза не могу, даже из-за Франции, из-за постоянной прописки. Это, Хрон, по твоей части.

– У меня жена не страшная. И я ее люблю.

– А-а, – отмахивается Борис, – гони-гони… Понял на пятом курсе, что Россия для россиян, а Москва для москвичей, прихватил свободную москвичку и – порядок.

– Да иди ты, придурок. – Я почему-то почти спокоен, даже подходящих слов для ответа на язык не приходит.