Читать книгу "Ледяные небеса - Мирко Бонне"

Снежная буря продолжается двое суток. Все это время «Эндьюранс» прячется за айсбергом, как в подколенной ямке великана, который сломал ногу. Когда ураган стихает, выясняется, что вся бухта, насколько хватает глаз, забита льдом. Нам не важно, каким курсом идти, поэтому мы пытаемся идти дальше на юг, где на затянутом облаками небе виднеется темный отблеск воды, обещающий широкий открытый фарватер. Во второй половине дня восемнадцатого января мы опять врезаемся в лед. За шесть суток мы проходим гигантское расстояние в восемнадцать километров. Лед совсем не похож на тот, с которым мы сталкивались до сих пор. Льдины — толстые, мягкие, кажется, что они состоят исключительно из снега и лениво колышутся вверх-вниз в ледяной каше, сквозь которую с трудом просачивается бесцветно-мутная вода. Нам не остается ничего другого, кроме как наблюдать за тем, как море мало-помалу замерзает и лед окружает нашу шхуну.

Какие упреки делал сам себе Шеклтон, пропустив участок берега, на который мы могли бы высадиться, я заметил по волнению, в которое его в полночь двадцать четвертого января повергло сообщение Гринстрита — в пятидесяти метрах прямо по курсу во льду образовалась трещина. Мы поднимаем все паруса. Машины работают на полную мощность. Два часа подряд мы стоим на палубе и как завороженные смотрим на виднеющийся километрах в сорока — не более — берег залива Вакселя.

Два часа хода по чистой воде, и мы бы достигли цели. Но мы не можем приблизиться к трещине ни на миллиметр. И она постепенно замерзает у нас на глазах.

Часть третья Замерзшие книги

«Нам нужна трещина!»

Его светло-голубые глаза, довольно близко посаженные, блестят, как только что отчеканенные монеты. Можно даже подумать, что он только что плакал. Во время редких бесед с Фрэнком Уайлдом я заметил, что он вдруг проникся ко мне доверием — он так радовался, когда мог дружески пообщаться с кем-нибудь наедине. Его роль рупора Шеклтона часто заставляла всех нас и его самого забывать, что на самом деле он — веселый и любезный человек. Может быть, поэтому Уайлд казался недовольным, когда обращался ко всему экипажу. Ему было бы гораздо приятнее и проще отдать несколько веселых приказов, а остальное выразить взглядом.

Почему до залива Вакселя нельзя добраться по льду ни на мотосанях, ни на собаках?

На этот вопрос взглядом не ответишь. Фрэнк Уайлд находится здесь, чтобы оценить состояние ледяной равнины между нами и материком, вовремя заметить скрытые под снегом смертельно опасные ловушки, когда мощный толчок сотрясает судно, закованное во льды уже четыре недели.

После глухого удара последовал устрашающий визг, затем еще один, резче и пронзительнее.

Моя первая мысль — «Эндьюранс» обстреливают, немецкий броненосец, который больше его раза в три, скрипя и завывая, прорывается сквозь льды, чтобы протаранить его.

— Все наверх! — заорали Шеклтон, Гринстрит и Винсент. Обед закончился. Никто не доел рулет из тюленьего мяса с картофелем, мы бросили вилки и выскочили на палубу.

Картина, которая нам открылась, радикально отличалась от той, что мы ожидали, и почти все, и я в том числе, закричали от радости. Прямо перед носом «Эндьюранса» разломилась льдина. Образовался проход, и лишь двести пятьдесят метров отделяли шхуну от свободной воды, по которой мы могли идти дальше на юг.

Никому не надо было говорить, что делать. Вооруженные лопатами, кирками и пилами, мы прыгаем через борт. Я бью по белому полю до тех пор, пока не немеет все тело, от пальцев ног до шеи. С трудом переводя дыхание, падаю на лед, и постепенно до меня доходит, почему наши начальники столь спокойны.

Я замечаю это краем глаза. Вода кажется густой, покрывается ледяной пленкой и на глазах замерзает. Да, похоже на то, что проход нам не сохранить. Холод быстрее нас.

А ведь осень еще не началась.

«Ты — очень важный день, двадцать пятое февраля девятьсот пятнадцатого года, — думаю я, лежа в снегу перед заиндевевшим кораблем. — Сегодня не стало не только воды, сегодня пришел конец всей экспедиции. Можешь гордиться этим».

Спустя неделю после того, как Сэр был вынужден объявить непреодолимой дрейфующую льдину между нами и медленно удаляющимся берегом, нам волей-неволей пришлось смириться с тем, что мы не сможем добраться до открытого моря своими силами. Мы крепко засели в мальстреме моря Уэдделла, который вращается по часовой стрелке в северном направлении и, как предсказывал капитан Якобсен, все, что он увлекает за собой, в том числе и нас, он тащит в противоположную сторону от залива Вакселя и от маршрута к Южному полюсу.

— Мы сидим плотно, как миндаль в шоколаде, — говорит за ужином Орд-Лис.

Хотя ни у кого нет настроения смеяться, Сэр поощряет эту попытку подбодрить всех, попросив Тетю Томас взять на себя снабжение мясом вместо присмотра за мотосанями.

— Спасибо, сэр, большая честь для меня, сэр, спасибо, спасибо, — последовал ответ. И все смеются.

«Эндьюранс» перестал быть судном, кроме того, нам предстоит пережить здесь осень и зиму, восемь месяцев темноты и холода, на этот период корабельные порядки официально отменяются. Из средства передвижения по воде мы превращаемся в плавучую научную станцию, самую южную на планете. Не только Орд-Лис — все мы получаем новые задачи. Мы будем нести в алфавитном порядке двенадцатичасовые ночные вахты, отвечая за безопасность корабля и поддержание жара в печах и ведя метеорологические наблюдения. Самая неблагодарная первая вахта выпадала Бэйквеллу. Преисполненные сочувствия к нему, все расползлись по койкам и закутывались в одеяла, а он остался торчать на ночном ветру на палубе. Никому не хочется оказаться на его месте, ну а я должен это сделать. Уже утром настанет очередь второго Б. Ох и почему моя фамилия не Якборо?

При свете последней маленькой лампочки, которая горит в «Ритце», он выглядел так, будто спит. Он обхватил голову руками и почти лежит на карте, которую расстелил на столе. В блестящей коже лысины, как в зеркале, весело отражается свет. Я спросил себя, не следует ли мне его разбудить и с подобающей почтительностью отправить в постель.

Но Фрэнк Уайлд не спит. Его глаза широко открыты и смотрят на карту, красные и очень усталые глаза, как у нас всех после непосильного, мучительного труда на льду. Время от времени он покусывает нижнюю губу, и когда я обошел вокруг стола и попал в его поле зрения, он поднял глаза, и его брови поползли от удивления на лоб.

— А-а-а, это ты, Мерс. Совсем не спится?

— Нет, сэр. Я думал посмотреть, как там Бэйквелл, и составить ему компанию. Я хотел отнести ему чаю. Вы тоже будете пить чай?

Он не слушает меня. Мыслями он где-то в другом месте, в какой-то точке на карте, которая лежит перед ним, и где-то в будущем, в долгой полярной ночи. Фрэнк Уайлд едва уловимо качает головой, и я уверен в том, что это безмолвное «нет» предназначено не только мне с моим предложением принести горячего чаю. Но и положению, в котором мы все оказались из-за них, из-за Шеклтона и Уайлда. Это невыносимо как для одного, так и для другого.