Читать книгу "Вся la vie - Маша Трауб"

   А потом позвонили в дверь. Мужчина в куртке Мосэнерго пришел нам опять счетчик менять.

   – Извините, – сказала я, – а у вас как со временем?

   – А что надо сделать? – Мужчина даже не удивился.

   – Мне бы люстру повесить…

   – Повесим. Завтра в девять утра. Триста рублей. Устроит?

   – Устроит. А еще машину детскую не почините?

   – Договоримся.

   Электрик повесил люстру. Правда, со второго раза – в первый у него дрели не было, а у меня тем более. Машинку детскую тоже починил. Пока ездит.

   Счетчик, кстати, так и не заработал.

   А потом Колян из ЖЭКа пришел. Он был в творческом отпуске, и душа после отпуска у него горела. Я сказала, что уже ничего не надо, но Колян полез проверять работу. Матерился… Сказал, что все равно все перегорать будет, потому что проводка старая. Схалтурили во время ремонта. Люстру криво повесили.

   – Ну сама посмотри, криво! – кипятился Колян.

   Люстра висела в принципе ровно. Это Коляна вело после отпуска. Я кое-как вывела его в коридор, дав сотню за визит вежливости. Колян, видимо, решил сотню отработать и полез проверять провода за щитом. А это потому, что я ему рассказала про лампочки – что они часто перегорают. Колян-то мне и сообщил, что бригада наша ремонтная провода из квартиры мимо счетчика провела, напрямую к общему узлу. Я могу что-то путать, потому что ничего в этом не понимаю. Тем более что толку от этого мало – по счетам-то я плачу, как положено. Колян мне пообещал никому про провода не рассказывать. Я предложила еще сотню «за молчание».

   – Обижаешь! – Колян и вправду ушел обиженный.

   Про подарок от Вартана я рассказала маме. А мама мне сказала, что есть еще один способ – она так лет двадцать жила. Вызывала своего Коляна, и тот ей показания «сматывал».

   – А что было делать? – Мама решила оправдаться. – Там такие пени набегали. А мне нужно было деньги откладывать – тебя на море отвезти. И вообще, у тебя же бронхи недоразвитые.

   Моими недоразвитыми бронхами мама оправдывала многое. Не только то, что она забывала заплатить за свет вовремя, но и, например, прогулы работы, за что вообще-то увольняли. Какой врач и при каких обстоятельствах поставил мне, маленькой, такой диагноз, я так и не узнала. Но мама использовала мои бронхи в своих целях, а я в своих.

   Тот же врач сказал, что мне нельзя плакать. Это тоже как-то связано с бронхами. Поэтому я смело закатывала истерики в магазине, требуя новую куклу.

   У меня была мечта – кукла-первоклассница. Кукла стояла на верхней полке в детском отделе универмага, красивая, в белом фартуке. Стоила 22 рубля. Нам все время не хватало на нее денег. Я начинала всхлипывать и хватать ртом воздух. Мама до этого момента пыталась мне что-то объяснить про «левую» работу и «терпение», немедленно соглашалась на покупку другой куклы, поменьше, которая умеет говорить «мама». Но первоклассница оставалась мечтой. Я не сразу поняла, почему мама вдруг мне уступает. Пока до меня дошло, что нужно начинать всхлипывать и изображать удушье, я испробовала все – говорила «мамочка, пожалуйста», обещала «убрать свою комнату», клялась, что «завтра утром встану вовремя». Ничего не действовало. Я не знаю, как мама не оторвала мне голову или не сдала в детдом после того, что я устроила в магазине.

   Мама, как всегда, завела меня в «Игрушки» и пошла в другой отдел – за порошком стиральным и мылом. Я выждала десять минут и улеглась на пол перед куклой. Закрыла глаза и зарыдала. На мой рев в отдел прибежала мама. Надо мной стояли две продавщицы и пытались меня поднять. Глаз я приоткрыла и увидела перекошенное мамино лицо. В этот момент я перестала рыдать и начала по-рыбьи открывать рот, продолжая закатывать глаза. Мама рывком схватила с полки куклу-первоклассницу и сунула мне в руки. Вторым рывком она бросила на кассу деньги. Я для убедительности еще немного пооткрывала рот и успокоилась. Домой я шла счастливая, прижимая к груди куклу. Но на детской площадке перед подъездом гуляла Настька – моя подруга и вечная соперница по детсаду. Настька укладывала куклу в игрушечную коляску. Такую коляску хотели все. Ее нельзя было не хотеть – коричневая, с настоящим откидывающимся козырьком, на настоящих колесах. Я у мамы просила такую, но она сказала, что «этот гроб она мне не купит никогда».

   – Эх, зря старалась, – выдохнула я. Проболталась случайно. Я правда была расстроена. Надо было улечься не перед куклой, а перед коляской.

   Моя мама тогда подошла к детским качелям, спихнула с них какого-то ребенка, бросила пакеты и села сама. Сидела, раскачивалась и повторяла: «Филиал Малого театра, филиал Малого театра». Я поняла, что с мамой что-то не то, поэтому на всякий случай побежала домой и убрала свою комнату.

   Я считаю, что мамин подарок мне на день рождения был местью. В дверь кто-то позвонил. Я побежала открывать. Открыла. Перед дверью стояла огромная коробка.

   – Мама, мама, здесь коробка! – закричала я от восторга.

   – Открывай, – разрешила мама.

   В коробке лежала кукла. Она доставала мне почти до подбородка. Мама подошла, поставила куклу на ноги и погладила ее по спине, как будто поправляя платье. Кукла пошла прямо на меня. Она открывала и закрывала глаза. Она шла, как настоящая девочка, и что-то говорила на непонятном языке. Я убежала в комнату, захлопнула дверь и села, подперев дверь собой. Чтобы кукла не открыла. Но она стучала и дергала ручку двери. Наверное, это была мама, но мне казалось, что это кукла. Я же не знала, что еще она может сделать. С тех пор я к куклам стала равнодушна. Мама, как я понимаю, на это даже не рассчитывала. Не рассчитывала она и на то, что я так испугаюсь. Мама мне объяснила, что кукла немецкая, поэтому и говорит так странно. Объяснила, что достала ее на «базе». Что у куклы на спине есть кнопочка – можно включить, и тогда она пойдет, можно выключить. А под кнопкой – батарейка.

   Когда мама, решив, что я успокоилась, ушла спать, я сделала ходячему чудищу новую прическу, превратив ее роскошные косы в стильный сантиметровый ежик. Я вытащила из ее спины батарейку, а нарядное платье залила маминым польским лаком для ногтей. Потому что на шторах проверила – все можно отстирать, кроме польского лака…

   Недоразвитые бронхи доразвились к первому классу. Мама повела меня к врачу, и ей сказали, что никаких бронхов у меня нет. В том смысле, что всегда все было доразвито. Я думала, что мама обрадуется, но она расстроилась. Обычно мы уезжали в отпуск, а после отпуска в счет моих бронхов она «выбивала» себе еще две недели.

   – Ладно, – сказала мама, – что-нибудь придумаем.

   Ее фантазии хватило на дизентерию.

   Мы вернулись из Геленджика, и мама меня спросила: «Хочешь каждый день вставать в полседьмого утра, сидеть в одном помещении с тридцатью дебилами и беззубой теткой в финском платье?» Так мама рассказала мне про первый класс и первую учительницу. Про финское платье я не поняла, но звучало это угрожающе. Конечно, я закричала: «Нет, мамочка, миленькая, нет, пожалуйста!»