Читать книгу "Невинность - Дин Кунц"

В эти дни – на самом деле порядок этот ввели годами раньше – церкви тоже запирались после вечерней службы или какого-то мирского мероприятия, проводившегося позже. Ранее они оставались открытыми круглые сутки, чтобы любая мятущаяся душа могла войти и в одиночестве преклонить колени. Но в последние несколько десятилетий оставленная на ночь открытой дверь церкви служила приглашением к вандализму и осквернению алтаря. Таким уж стал современный мир.

Различные двери в кафедральный комплекс отпирались с рассветом, и я знал место, где мог дожидаться этого момента, оставаясь скрытым от всех. Мне было двадцать, сил хватало, но предстояла серьезная проверка моей выносливости, когда я взвалил тело отца на плечо и понес к собору Святого Сатурния.

Чтобы доставить тело отца к месту его упокоения вскоре после рассвета, сначала мне предстояло отнести его во владения мертвых, а уж потом углубиться в подземный мир.

41

Подсвечник на рояле – с толстым основанием из прозрачного стекла и рубиново-красным полушаром с чайную чашку – окружал темно-красный ореол, подсвечивающий черную лакировку «Стейнвея». Возникало ощущение, будто смотришь на костер, горящий под водой.

Мое предчувствие, что этот звонок не сулил ничего хорошего, похоже, подтверждала интуиция Гвинет, потому что, прежде чем ответить, она переключила мобильник на режим громкой связи, чтобы я услышал, о чем пойдет разговор.

– Алло.

В библиотеке прошлой ночью, когда Райан Телфорд гонялся за Гвинет, я слышал, как он прокричал ей несколько слов. И хотя голос не узнал, по сказанному стало понятно, что это он.

– Меня убедили, что ты в санатории после безвременной смерти отца, ультрадорогом дурдоме, забилась под кровать и сосешь кулак, не говоришь ни слова и вылечить тебя невозможно.

В практически темной комнате я стоял у клавиатуры, а она – у другого конца рояля, на безопасном, но и не таком большом расстоянии. Света от дисплея мобильника не хватало, чтобы я мог разглядеть выражение ее лица.

Она промолчала, и через какое-то время Телфорд продолжил:

– Ты невротическая маленькая мышка. Боишься людей, косишь под готку, прыгаешь из одной мышиной норки в другую, но по-своему восхитительная.

– Убийца, – произнесла Гвинет ровным голосом.

– Какое извращенное у тебя воображение. Ты, вероятно, даже представляешь себе, что эксперт по дезинфекции посетил не одну твою норку, а вскоре посетит все восемь.

Вновь Гвинет предпочла промолчать.

– Моя нынешняя бизнес-модель требует наличия партнера. Ты это знала? Он разочарован в недавнем повороте событий, так же как я. Плохо, что у тебя нет партнера, маленькая мышка. Меня печалит, что ты одна в этом жестоком мире.

– Я не одна, – ответила она.

– Ах да, твой опекун. Но надежды на него уже нет.

– Он не давал тебе ни этого номера, ни адресов.

– Нет, не давал. Но он на поводке, знаешь ли, даже в большей степени, чем сам осознает. Если он вдруг дернется, что ж, тогда мне придется встретиться с ним и объяснить законы поводка. Но теперь, когда я знаю, что ты не в санатории и никогда там не была, нам надо встретиться. Меня очень тянет к тебе, мышка.

– Я не одна, – повторила Гвинет. Мне показалось, что она смотрит на меня, но из-за темноты утверждать этого я не мог.

– Какая ты храбрая. Сирота, беспомощная неврастеничка, изолированная собственным неврозом, неопытная. И однако такая храбрая. Храбрая маленькая мышка, ты когда-нибудь представляла себе, каково это, когда тебя сразу заполняют двое мужчин? Я про настоящих мужчин, не таких, как твой драгоценный опекун.

Она отключила связь без комментариев.

Я ожидал, что мобильник зазвонит вновь, и напрасно.

Ее стакан с вином блеснул в свете свечи, когда она поднесла его к губам.

– И что мы теперь будем делать? – спросил я.

– Обедать.

– Но, если он найдет это место…

– Не найдет. Я приготовлю обед, мы поедим, а потом я поиграю тебе на рояле. Может, даже выпью второй стакан «пино гриджио».

В маленькой кухне не хватало места для двух поваров, причем одна из них не терпела прикосновений, а второму приходилось скрывать лицо.

Я вернулся к окну и посмотрел вниз. Снега нападало достаточно много, чтобы после проезда автомобиля не открывался черный асфальт. Мужчина с немецкой овчаркой уже наверняка добрался до дома.

Чистяки, которые стояли на крышах на другой стороне улицы, тоже исчезли. Я задался вопросом: а может, они перебрались на крышу этого дома? Подумал, не открыть ли окно и выглянуть, поискать их характерное свечение.

Но, как и положено замку, в котором хранилось бесценное сокровище, окна не открывались. Легонько постучав костяшками пальцев по стеклу, я понял, что оно необычно толстое. Подумал, что, скорее всего, еще и пуленепробиваемое.

42

Отец умер лишь несколько минут назад, город все так же заваливало снегом, унести труп с холма и через город, не подвергаясь опасности, я, наверное, мог только через потайной ход, а путь к нему лежал через собор.

Впечатляющий фасад собора Святого Сатурния выходил на Кафедральную авеню, с севера вдоль него тянулась Восточная Холберг-стрит.

От собора отходила стена, окружавшая квартал по трем сторонам периметра. Ворота в стене вели к разным зданиям кафедрального комплекса. Над каждыми воротами в специальной нише, словно вечный часовой, стояла статуя святого. Арку перед воротами, в которую я принес тело отца, «охранял» святой Иоанн Богослов, выражение лица которого говорило, что он видел и более интересные места, чем Восточная Холберг-стрит.

Толщина стены составляла восемь футов, и внутри ее проложили коридор, который соединял все расположенные вдоль периметра здания. Арка выводила в вестибюль глубиной в семь футов, освещенный одной лампочкой. Вестибюль упирался в простую дверь из тика, которая отпиралась перед самой зарей.

Как мог осторожно, я опустил тело отца на пол вестибюля, а потом посадил спиной к стене. В перчатках, с замотанным шарфом лицом, он напоминал большую тряпичную куклу – одежду, казалось, набили старыми тряпками, вытертыми полотенцами и рваными носками – из детской истории, которую оживил могущественный чародей. На долю куклы выпало множество интересных приключений, но теперь она вернулась из сказки в реальный мир, и магия из нее ушла.

В подкладку плаща отец вшил длинные карманы, в которых держал торцевой ключ, позволяющий заходить в библиотеку и другие здания через ливневую канализацию, и крюк-монтировку, которым мы с легкостью поднимали крышки канализационных колодцев. Теперь эти вещи перешли ко мне, и я их ценил не только потому, что они облегчали передвижение по городу, но, прежде всего, по другой причине: потому что ранее они принадлежали отцу.