Читать книгу "Война 2020. Поле битвы - Россия! - Ральф Питерс"

Он без отрыва смотрел в оптику. Горизонт полыхал золотыми разрывами и всплесками света. Он очень хорошо знал отряды среднеазиатских мятежников. Недисциплинированные, в любую минуту готовые выйти из-под контроля.

– Ну, давайте, – пробормотал он себе под нос как можно спокойнее. – Ну, давайте же, сволочи. Расстреливайте свои боеприпасы. Расстреливайте до конца. А я вас здесь подожду.

Однако всполохи, озарявшие ночное небо, не давали ему покоя. Сам их вид требовал, чтобы он проникся сознанием людских страданий, и он, как ни старался, не мог отогнать от себя ужасные картины. Бабрышкин подумал, не совершить ли широкий обходной маневр, с тем чтобы ударить ничего не ожидающим мятежникам во фланг.

«Нет! – сказал он себе. – Не поддавайся эмоциям. Ты должен выждать».

– «Днепр», – вызвал он. – Говорит «Волга». Мне нужно их точное местонахождение. Где они сейчас? – Он понимал, как сложно определить это в степи, тем более посреди ночи. Даже лазерное оборудование не решало всех проблем, а Шабрину было запрещено им пользоваться, чтобы вражеские лазерные детекторы не засекли его. И вот теперь Бабрышкин просил растерянного паренька определить точное местоположение машин мятежников в фантастическом сочетании тьмы и огня, да еще и во время движения.

– Как далеко они сейчас? – спросил он. – Прием.

– Менее десяти километров от ваших позиций, – ответил Шабрин.

– Молодец, – пробормотал Бабрышкин. – Молодец. Держись.

– Полагаю, они в пределах досягаемости наземной ракеты от вас, – продолжал Шабрин. Но на сей раз Бабрышкин уловил опасную дрожь в голосе старшего лейтенанта. И вот последовал неизбежный срыв.

– Кажется, они едут прямо среди беженцев. Давят их… Мы должны… мы…

– «Днепр», возьмите себя в руки. Сейчас же, черт побери. – Бабрышкин опасался, что мальчишка совершит что-нибудь опрометчивое, возможно, бросится в атаку со своей горсткой разведывательных машин и испортит все. Самым главным сейчас было проявить терпение, выждать и захлопнуть ловушку в нужный момент.

Даже если он даст залп своим ограниченным запасом наземных ракет, он только предупредит основные силы противника, что впереди опасность. А он хотел уничтожить их всех, все машины, всех солдат. Он и не думал брать пленных. С самого начала войны его часть не взяла ни одного пленного, и, насколько он знал, так поступал и противник.

– Они убивают их всех подряд, – говорил Шабрин, чуть не плача. – Это бойня…

– «Днепр», говорит «Волга». Приказываю вам немедленно покинуть занимаемую позицию и присоединиться к части. Передвигайтесь осторожно, чтобы они вас не заметили. Ясно? Прием.

– Есть. – Но в голосе, произнесшим одно-единственное слово звучало слишком большое напряжение.

– Ну так вперед, – проговорил Бабрышкин. – Скоро тебе предоставится возможность рассчитаться с этими скотами. А если ты выстрелишь хоть раз, ты их спугнешь. А теперь – вперед. Конец связи.

Бабрышкин оторвался от оптического прибора и фыркнул, раздраженно покрутив головой.

Один офицер требует, чтобы он отступил на сто километров, а через пять минут другой настаивает на незамедлительной атаке. А сам он надеется, что ему удастся первым открыть огонь в предстоящем бою и что его удар достигнет цели. Но он испытывал облегчение, что сам не оказался на месте Шабрина. Он не был уверен, что ему удалось бы проявить такую же самодисциплину.

– Всем, всем, – бросил Бабрышкин в микрофон. – Боевая готовность номер один. Противник силой около батальона. – После минутного колебания он продолжил: – Это мятежники. Роботов-разведчиков не замечено. Поставить автоматические системы на предохранители. Никому не открывать огонь без приказа. Я хочу быть абсолютно уверенным, что мы уничтожим их как можно больше. – Он помолчал, недовольный длительностью своего пребывания в эфире, хотя и знал, что современные радары засекают передающую рацию за доли секунды, если в зоне передачи случайно оказывается система перехвата. – После подхода «Днепра» никому не двигаться. По любой движущейся машине будет открыт огонь, – сказал он жестко.

Учитывая, что техника мятежников практически не отличалась от его собственной, встречный бой моментально обернется безнадежным хаосом и братоубийством. Единственная разница между нашей и вражеской техникой, успокоил он себя, состоит в том, что их должна быть еще в худшем состоянии. Среднеазиаты всегда были никудышными механиками, и Бабрышкин ожидал получить преимущество за счет большего количества действующих автоматических систем. «На сей раз мы можем победить», – подумал командир.

– Всем дать подтверждение, – закончил он.

Соблюдая очередность, роты размером со взводы и батальоны, численностью не превышавшие роты, подтвердили полученный приказ.

Слушая чередование позывных, Бабрышкин вглядывался в окуляры оптического прибора.

Он не мог не сознавать, что вспышки неподалеку означали человеческие страдания, гибель его сограждан, его соплеменников. Не до конца отдавая себе отчет в своих чувствах, он рвался вперед – не только затем, чтобы уничтожить людей в форме, но и чтобы двигаться дальше, неся смерть их женам и детям, отплатить им их же монетой, довести до неминуемого конца эту войну между детьми Маркса и Ленина.

Увлекшись игрой с колонной беженцев, мятежники приближались медленно. Люди Бабрышкина долгие часы сидели в полной готовности, глядя, как ослепительные вспышки выстрелов сменялись кострами горевших машин беженцев. Бабрышкин физически ощущал, насколько натянуты у всех нервы. Через стальные стены машин, через земляные груды укреплений до него доходили мучившие их чувства. Они балансировали на грани между яростью и смертельной усталостью, сгорая от желания сделать хоть что-нибудь, пусть даже во вред самим себе. Они не думали о гибели, ибо уже не думали и о жизни. Они едва существовали. Но враг… враг существовал даже более зримо, нежели замерзшая земля или пятнистые стальные корпуса боевых машин. Враг стал центром их мироздания.

Посреди ночи, в час, когда теряется чувство времени, кто-то яростно заколотил по наружной броне танка Бабрышкина. Первый удар так резко прозвучал в тишине, что Бабрышкин решил было, что в них попал снаряд. Но удары наносила рука человека.

Бабрышкин шепотом приказал экипажу сидеть тихо. Затем он распахнул командирский люк, сжимая в руке пистолет.

При свете звезд он увидел спину человека, стоявшего на коленях на платформе танка. Потом человек перестал стучать и медленно повернулся к Бабрышкину. Он рыдал.

Шум далекого боя стих, сменившись теперь треском стрелкового оружия, и участок дороги между флангами бабрышкинской бригады обезлюдел.

Человек был стар. Он задыхался, хватая воздух широко раскрытым ртом. Когда Бабрышкин осветил его ручным фонариком, он увидел седые волосы, голубой комбинезон рабочего, измазанный в крови лоб.

В темноте старик внимательно вглядывался в лицо Бабрышкина, стараясь встретиться с ним глазами.