Читать книгу "Деметра - Андрей Ливадный"

Их детская дружба давно уже превратилась в соперничество — сначала ненавязчивое, а потом все более и более ожесточенное. Чем старше они становились, тем шире расползалась пропасть. И если Антон время от времени и пытался навести шаткие мостки взаимопонимания, то Дана тут же рушила их очередной своей выходкой, так что, в конце концов, он плюнул на это.

— Что случилось? — устав от затянувшейся неловкой паузы, спросил он.

Дана подняла глаза.

— Ты злишься на меня?

— За что? — насупился Антон. — Войнич прав, я вел себя как дурак… И получил по заслугам.

Дана внезапно порывисто встала и, подойдя к автомату, что-то выстучала на его панели. Она отвернулась к открывшейся нише, и Антон не мог видеть, как дрожат ее губы и в глазах, отражая свет фонарей, мерцает предательская влага. Он еще жил в своем, понятном и привычном мире, в то время как ее мир уже рухнул, душа Даны сорвалась в пропасть и летела вниз, сжимаясь от страха и не ведая, когда же настанет конец…

Виной всему был случайно услышанный разговор.

…Два часа назад она стояла за дверьми каморки, которую занимал лейтенант, и не нарочно подслушала, о чем он разговаривал со своим заместителем, сержантом Хлудовым…

— …Я не понимаю, зачем нам брать старший курс! — это был хорошо знакомый, гнусавый голос сержанта. — Шевцов что, не соображает, что им по семнадцать-восемнадцать лет и порох они нюхали только на учениях! Совсем они там сбрендили?!

— Витя, это приказ. Я уже ничего не смогу изменить…

— Знаешь, где я видел такие приказы? — в кабинете вдруг раздался грохот сдвигаемой мебели. — Ты что, забыл? Забыл, как мы с тобой сопливыми пацанами умирали на том перевале? Что мы могли? Да я, когда увидел, сколько их прет на мой окоп, обделался со страха…

— И тем не менее мы выстояли, Витя… Мы не пустили их на нашу сторону хребта.

— Да, не пустили… но тогда у нас были танки, нас прикрывала эскадрилья «Кобр», а теперь? Одна старая залатанная бронемашина на взвод? И горстка детей, чтобы перекрыть перевал против армии? Знаешь, лейтенант, что я скажу тебе? Иди к Шевцову, к Дугласу, к кому угодно и скажи: если надо умереть — мы умрем. Я, ты, все, кто в состоянии сознательно пойти на это. А ребята пусть остаются в Городе.

В кабинете взводного на миг повисла гнетущая тишина.

— Нет, Витя… Я, конечно, схожу к Шевцову, но вряд ли это что-то изменит. И дело не в том — дурак он или нет. Андрей не дурак и не псих, ты это знаешь лучше меня. Просто в этот раз нам уже не удержать ни перевал, ни Город… Силенки не те. Это будет последний бой. Понимаешь?

…Дана не помнила, как очутилась в казарме.

Первым чувством была растерянность. Внутреннее неприятие той страшной истины, что прозвучала в разговоре двух взрослых мужчин.

Она бесцельно прошла по пустому знакомому помещению, от ряда узких, как бойницы, окон до стенных шкафов, потом остановилась, оглядевшись по сторонам…

Зачем она прибежала сюда? Что ее испугало? Разве она не готовилась к войне, разве не хотела отомстить этим выродкам за то, что они лишили ее родителей?

Обреченность… Вот то чувство, что прозвучало в словах Хлудова. Злая, бессмысленная обреченность.

Им всем предстояло умереть. Очень скоро… Выходит, что все эти годы она старательно готовилась к собственной смерти?..

Дана подошла к окну и застыла, глядя, как быстро, прямо на глазах улицы Города погружаются в сумерки… Она честно пыталась отогнать от себя сжимающие грудь крамольные мысли…

Все это было… неправильно…

Она вдруг вспомнила, что произошло на вчерашних учениях… Как она поймала Антона… И тут же ее воображение нарисовало иную картину — она с простреленной навылет грудью падает на застланное стреляными гильзами дно окопа… Он пройдет мимо. Он не купится больше на ее сдавленный стон… Ни он, ни кто-то другой, потому что так заведено, таковы жестокие правила этой игры, и она сама с упоением культивировала их…

Неправильно… Именно это слово сказал Антон два года назад, сейчас она вспомнила тот миг с убийственной отчетливостью.

Почему он понимал это еще тогда, а она нет? Почему, несмотря ни на что, он время от времени пытался протянуть ей руку, словно подозревал, в какую бездну, в конце концов, рухнет ее душа?

Ответа на это вопрос не знал никто, в том числе и сам Антон.

…Она повернулась, держа в руках две чашки с дымящейся коричневой жидкостью. Она вдруг поняла, чего так панически боится. Она боялась умереть и больше никогда не увидеть его. Дана чувствовала, что их души повисли в странном вакууме этого мира — детскую дружбу они уже переросли, а на нечто большее не хватило… времени, сил, обстоятельств…

Это ощущение непрожитости делало реальность похожей на зыбкое болото. Каждый миг, каждый шаг мог привести в пучину… а мог остаться всего лишь шагом…

Она вернулась за столик и поставила чашки.

— Завтра мы все умрем… — тихо сказала она, расплескав кофе.

Антон вскинул голову, недоуменно посмотрев на Дану.

— Что случилось? — повторил он свой вопрос, и тогда она, поддавшись обрушившимся на нее чувствам, в невольном порыве протянула руку, накрыв своими дрожащими пальцами его напряженную ладонь.

Единственное, чему их не научила жизнь, — это любить и лгать. Именно в силу подсознательной честности своих подрастающих чувств они порой бывали так жестоки друг к другу. Слезы в глазах Даны и ее дрожащие пальцы, этот порывистый, неумелый жест сказали ему больше, чем тысяча самых весомых слов…

Они молчали, глядя друг другу в глаза, и каждый, ощущая трепещущее тепло другого, заново переживал свой, сугубо личный ад воспоминаний. Это был тот миг полного взаимопонимания невысказанных чувств, на который способны только те, кто никогда не любил, чьи обнаженные нервы способны были сплести этот запутанный, болезненный и сладкий клубок единства…

Последняя ночь перед смертью…

Они смотрели друг другу в глаза, не зная о том, что все их робкие мечты будут разбиты в прах.

Далеко на юге, там, где возвышались величественные руины древних городов, по мощенным неизвестным материалом дорогам в сторону синеватой дымки маячивших у горизонта гор уже двигалась армия.

Это была армия обреченных.

Она тянулась, словно извивающаяся многоглавая гидра.

Каждые двадцать лет…

Каждые двадцать лет древний инстинкт срывал инсектов с привычных мест и гнал от одного разрушенного города к другому, потом дальше, за перевалы, на территорию, освоенную людьми…

Их путь неизменно оканчивался под стенами огромного серого цокольного этажа погибшего в своем зародыше мегаполиса. Безумные атаки инсектов разбивались о его неприступные стены. Защищающие город люди с ужасом и содроганием наблюдали, как возделанные равнины превращаются в мертвое месиво грязи под ногами атакующих тварей…