Читать книгу "Волчья сыть - Сергей Шхиян"

— Алексей Григорьич, — шепнул мне на ухо Иван, — прикажи ослобонить того человека. Оченно нужно!

Я не стал расспрашивать, зачем и почему, лишь незаметно кивнул, что понял.

— Эй, ты, — обратился я стражнику, — пошли за кузнецом, пусть раскуют арестанта.

— Никак не можно, барин, — возразил стражник, — не велено.

— Это кем не велено?

— А вот ими, — ответил сторож и указал пальцем на лежащего на полу Вошина.

— Давай быстро кузнеца! — закричал я, чувствуя, что тошнота опять подкатывается к горлу. — А то я тебя, мерзавца, до смерти запорю и с ним вместе посажу!

Тюремщик попятился и кинулся выполнять приказание. Мы с Иваном выскочили вслед, оставив так и не развязанного Вошина лежать на полу. Мне почему-то расхотелось бороться за гуманное отношение к этому человеку. Пусть им занимаются Высшие Силы, если у них появится такое желание.

Спустя несколько минут вслед за нами из каземата вышли посмеивающиеся мужики.

— Не прибили? — поинтересовался, как бы между прочим, Иван.

— Живехонек, — ответил один из экзекуторов, — еще нас тобой, мабуть, переживет.

Мы с Иваном отошли от толпы дворовых людей, привлеченных небывалым зрелищем.

— Что там за человек? — тихо спросил я его, указывая взглядом на каземат.

— Точно не скажу, — как мне показалось, лукаво ушел от прямого ответа соратник, — но чую, нам он сгодится.

Говорить сейчас на такие темы явно не следовало, кругом слонялись дети разного возраста, слушали разговоры и заворожено нас разглядывали.

Минут через десять появился кузнец с инструментом. Он равнодушно выслушал мое приказание, и они с Иваном вдвоем пошли в острог.

— Сразу не выводите, — закричал я им вслед, — а то он может ослепнуть!

— Понятное дело, — согласно кивнул через плечо Иван. — Я ему голову мешком замотаю.

Вскоре послышался стук молотка о металл. Когда узника вывели на улицу, я смог лучше его рассмотреть.

Зрелище было не для слабонервных. Сваленные в колтун пегие волосы, покрытые коростой истощенные руки и ноги. Через продранную истлевшую рубаху виднелось черное от грязи тело. Запах от него был хлеще, чем от московских бомжей.

Иван мешковиной замотал лицо узника, что окончательно превратило его в фантастическую фигуру. Прямо-таки оживший персонаж из фильма ужасов.

— Баня у вас есть? — спросил я у парня, стоящего около нас с вытаращенными от удивления глазами.

— Как не быть, есть, — ответил он.

— Топлена?

— Кто ж ее топить-то будет.

— А где человеку помыться?

— В бане, где же еще, — терпеливо объяснил парень, удивляясь барской тупости.

— Так она же не топлена! — со злостью сказал я, поражаясь крестьянской глупости.

— Так она еще со вчера не простыла…

Наконец все разрешилось, нашлись добровольцы-проводники, Иван повел своего протеже смывать многомесячную грязь, а я вернулся в господские покои.

Аля ждала меня в итальянской гостиной на штофном диване в компании скромно одетой девушки, своей ровесницы. Они о чем-то оживленно говорили.

Я не стал задерживаться и, раскланявшись с девицей, прошел в трегубовскую спальню. Аля без приглашения последовала за мной. Василий Иванович уже немного оклемался после бурной сцены и с нетерпением ждал объяснений. Пришлось рассказать ему байку о том, что нам случайно стало известно о готовящемся против него заговоре, который мы приехали расстроить.

О сложных отношениях с Вошиным я упомянул только в контексте оскорбительного гонорара и его грубого поведения сегодня утром.

Трегубова, как человека праздного и романтически настроенного, очень заинтересовали детективные подробности нашего «расследования». Пришлось врать с листа, только слегка опираясь на имевшие место факты.

Получился целый рассказ том, что Але был голос свыше, предупреждающий об опасности, грозящей Трегубову (о существовании которого она еще сегодняшним утром не ведала ни сном, ни духом).

Мы с ней погадали на кофейной гуще, и вышло, что его хотят извести ядом. Тогда мы отправились его спасать и прибыли в последнюю минуту. Дальнейшие события Василию Ивановичу были известны, но он попросил их уточнить и с удовольствием выслушал детективную версию в моем литературном изложении.

В свою очередь Василий Иванович рассказал историю знакомства с Вошиным. Подружились они еще в Петербурге, во время службы в Преображенском полку. Когда Трегубов, получив богатое имение, вышел в отставку, Вошин не захотел расстаться с любимым другом и последовал за ним в деревню.

Здесь он взял на себя управление и вскоре стал незаменимым человеком. Потом к нему приехала сестра Аграфена Михайловна, которую Иван Иванович стал сватать за Трегубова. Последний вяло сопротивлялся, но, в конце концов, подчинился настоятельным советам заботливого друга и сделал девице предложение.

Судя по всему, Василий Иванович был милым, незлобивым, небольшого ума человеком. Ему крупно повезло только с выигрышной внешностью. С ее помощью он вытащил из императорской постели козырную шестерку.

На более высокую карту не хватило талантов, но и то, что у него оказалось на руках, дарило приятную, сытую жизнь. Его бедой, на мой взгляд, был талант притягивать к себе всяческих аферистов. Как я заметил, вслед за Иваном Ивановичем уже выстроилась целая очередь прохиндеев, имеющих виды на него и на его имущество.

С одной из таких особ Аля беседовала в итальянской гостиной. Однако, в отличие от моей любезной, у меня не было ни малейшего желания устраивать жизнь и дела этого баловня судьбы.

Ревность, которой я, естественно — было бы к кому — не испытывал, не имела к моей позиции никакого отношения. В русском фольклоре есть соответствующая поговорка: «Свинья грязь всегда найдет». Мне было ясно, что Трегубов, со своим мягким характером, так и будет всю жизнь привлекать людей, подобных любезному другу Ивану Ивановичу. Такие люди, как он, в чем-то даже социально опасны. В конце концов, это в его имении, на его средства построили страшную тюрьму, а он не удосужился дойти до задов своей усадьбы и помешать творимому здесь произволу и преступлению.

Впрочем, как истинный русский человек, я все-таки лучше отношусь к душевному и честному лентяю Обломову, чем к хапуге и рационалисту Штольцу (если кто помнит таких персонажей из романа Гончарова «Обломов»), однако, если будет нужда, дело предпочту иметь со вторым, а не с первым.

Теперь, когда Вошин был разоблачен, Трегубов задним числом начал вспоминать жалобы, которым он «не придавал значения», дворовых девушек, сельских старост, обобранных им зажиточных крестьян.

Аля была всецело на стороне жертвы (симпатяги-тунеядца) и корчила недовольные гримасы моим мысленным комментариям к его безответственным поступкам.