Читать книгу "Никто, кроме нас - Олег Шабловский"

- Чего это они? А, командир? - лицо бойца выражало удивление и растерянность.

Андрей смотрел и не верил своим глазам, до фрицев оставалось километра полтора, когда цепь атакующих внезапно остановилась. Постояв немного, словно в нерешительности, грозные боевые машины стали пятиться назад. Немцы уходили. Уходили, не сделав ни единого выстрела.

Карасев чертыхнулся, с одной стороны он чувствовал себя смертником, которому внезапно объявили об амнистии, с другой, хуже нет, когда вроде очевидные действия и планы противника вдруг становятся для тебя загадкой.

Между тем грохот и лязг стихли окончательно и над изувеченной взрывами, изрытой воронками и траншеями степью повисла тишина, изредка нарушаемая лишь бряцанием оружия и негромкими голосами, удивленных бойцов.

- Ну, что у тебя тут сержант? - в ячейку спрыгнул Журавлев.

- Ушли, товарищ комбат - растеряно пожал плечами Андрей.

- Это я и без тебя знаю - усмехнулся старлей - вот это-то и хреново, что ушли. Значит, не интересуем мы их больше. Вот, что Карасев. Снимаемся и отходим к Большенабатовке. Твоя рота в арьергарде пойдет.

- Понял.

- Ну, раз понял, действуй.

Недолгие сборы и вот уже вереница красноармейцев и четыре конские упряжки с орудиями оставляют так и оставшуюся неприступной для врага позицию. Прошло часа два после того, как колонна отступающего батальона скрылась из виду, алый солнечный диск укатился вслед за ней. Небо посерело, в воздухе слегка потянуло прохладой. Решив, что ждать больше нечего Карасев дал команду, и редкая цепочка его бойцов покидает окопы. Спустившись с холма, построил людей, провел короткую перекличку, и рота неторопливо зашагала на восток к пока не видной отсюда светлой полоске Дона.

Слышен топот сапог, бряцание оружия, тихие разговоры, а кое-где даже смех, это неунывающий Матафонов своими хохмочками веселит идущих рядом товарищей. В очередной раз чудом обманувшие смерть люди, несмотря на усталость, охотно отзываются на немудрящие шутки ефрейтора.

Примерно через пару километров разговоры и смех вдруг обрываются. Легкие порывы ветерка носят клочья окровавленных бинтов. Люди, лошади лежат вперемешку, там, где их настигли пули и снаряды немецких летчиков.

Рота проходит скрипя сжатыми до боли зубами. Люди стараются не смотреть друг другу в глаза, словно это они виноваты в гибели своих товарищей.

Внизу, у подножья все еще густо дымит подбитый немецкий танк, из открытого люка башни свисает неподвижное тело в черном комбинезоне. Чуть поодаль второй Т-3, башня его сорвана, валяется метрах в десяти. Позиция остановивших их зенитной батареи страшно изувечена снарядами, пушки разбиты, вокруг валяются тела девчонок-зенитчиц. На месте наводчика единственного уцелевшего орудия старший лейтенант Андреев, уткнулся лбом в прицел, можно подумать, что спит, только гимнастерка на боку почему-то бурого цвета. У его ног, неподвижно сидит "сержант Маша". Ее широко открытые глаза неотрывно смотрят в сереющее небо, в уголке рта тонкая струйка запекшейся крови, каска свалилась с головы, коротко стриженные - русые локоны касаются пыльных сапог комбата.

Люди шагают почти в полной тишине, только бряцает оружие, негромко топочут сапоги и вполголоса матерится идущий рядом Матафонов.

На околице Большенабатовского оставленный Журавлевым боец, сообщил, что противник захватил Калачевскую переправу, и бои уидут в самом городе. Уже в темноте быстро накатывающейся летней ночи, рота спустилась к пристани, загрузилась на паром. Под легкий плеск волны неуклюжая конструкция неторопливо, со скрипом поползла по поблескивающей темной сталью речной глади, оставляя за спиной отсвечивающий зарницами дальних пожарищ теперь уже чужой правый берег Дона.

Глава 21

Снег чистым покрывалом укутывает обгоревшие, закопченные останки мертвого города. Белые хлопья мельтешат в пустых окнах разрушенных домов, не тают на лицах людей. Мертвецов очень много, они лежат на разбитых снарядами и бомбами улицах, еще больше их под развалинами разрушенных зданий. Свои и чужие, военные и гражданские, мужчины, женщины, дети, с самого начала городских боев их никто не убирает. Некому убирать, вот и лежат они полуразложившиеся, закоченевшие или совсем свежие уставившись открытыми глазами в хмурое, серое небо, с которого, кружась, крупными снежинками, валит снег.

Карасев поежился, кутаясь в порядком засаленный, местами прожженный ватник, подбросил в небольшой костерок гнутую ножку венского стула, протянул к огню озябшие ладони. Где-то, совсем рядом короткой очередью прогрохотал МГ. Пули раскрошили остатки штукатурки на стене напротив окна, припорошив известью закоченевший труп немецкого солдата в зимнем, грязно-белом балахоне.

- Надоел - лежащий у костерка Матафонов не вставая поднял ППШ, положил ствол на подоконник и не целясь выстрелил в ответ - давно бы уже засек, да разобрался с ними.

Возившийся с трофейной маузеровской "снайперкой" Васильев которому собственно и была адресована последняя реплика поднял голову, флегматично пожал плечами.

- Я и засек. А стрелять командир не велел.

- Он тебе, что мешает что ли? - буркнул Андрей - от него шума больше чем вреда. Опять же этот под присмотром, а снимешь, его другой появится, да еще и позицию поменяет.

- Так-то оно так - зевнул Матафонов, и на некоторое время замолчал, задумчиво глядя на огонь. Впрочем, долго молчать неугомонный младший сержант не мог просто физически. Помешав винтовочным шомполом угольки, он поинтересовался - командир, а вот ты, после войны, чем заниматься думаешь?

- Поживем, увидим - пожал плечами Андрей.

- Глупые ты Матафонов вопросы задаешь. Ты доживи еще сначала - сидящий рядом с командиром Зырянов, закончив штопать крупными мужскими стежками оставленную немецким штыком в недавней рукопашной прореху на ватнике, откусил нитку, зябко повел широченными, затянутыми в тельняшку плечами - я вот, к примеру, так далеко и не загадываю вовсе. Сегодня живой, да и ладно.

Бывший артиллерийский наводчик, потеряв на улице в стычке с вражеской самоходкой орудие и весь расчет, так и прижился в Карасевской роте, сменив оптику сорокопятки на прицельную планку станкового "максима".

- А что, и доживу. Кишка у их вонючего Гитлера тонка меня на тот свет спровадить - вскинулся сержант - Я так думаю, фрицы, они уже совсем выдохлись. Сколько уже в Сталинграде топчутся, а дальше никак. И на Кавказе их остановили, Новороссийск то держится. А летом как перли. Так что помяни мое слово, еще немного и погоним мы их, до самого Берлина гнать будем. Ну, с тобой Зыряныч и так все ясно. Ты - то оттуда, сразу в свой Севастополь и опять: "по морям, по волнам". А я вот учиться пойду, на геолога.

- Тоже, однако, учиться пойду - оторвавшись от "облизывания" любимой игрушки, широко улыбнулся Васильев - учителем, однако, буду. Детишек учить надо.

- Хорошее дело - кивнул Матафонов, и совсем не в тему мечтательно протянул - эх, пожрать бы сейчас. Жалко Кирилюка на тот берег вчера увезли, уж он бы точно достал.