Читать книгу ""Черный археолог" из будущего. Дикое поле - Анатолий Спесивцев"

«Нет предела человеческой неблагодарности!» – окончательно осознал Пилип. От этого болезненно защемило его сердце. Он понял, что погрязшие в грехах казаки обречены на вечные адские муки. Именно обречены, нет им спасения.

И вспомнил надоедливый сон. Призабытый из-за бурных событий казачьего круга.

«Господи Боже мой, спаси от позорной казни! Не допусти такой несправедливости. А я тебе свечку поставлю, в десять, нет, в двадцать пудов! Кто же это быдло к истинной вере приводить будет?!»

Но молчали Небеса. Не явился на помощь погибающему гетману ангел с огненным мечом. Не перевели в шутку свое злое намерение казаки. Пилипов взгляд давно сам собой прикипел к большому дерюжному мешку, к которому его, вывернув до боли руки, тащили. Держал мешок, конечно же, разодевшийся, как на важный праздник, проклятый колдун Васюринский. Старый враг, будто охраняемый нечистой силой от него, верного слуги Господа. Растянув горло мешка пошире, характерник ехидно ухмылялся, глядя на своего наказного гетмана. Бессовестные гайдамаки воткнули Матьяша, еще час назад имевшего право распоряжаться их жизнями по своему усмотрению, в мешок, как свиную тушу.

– Пшепрашам за беспокойство, просим пана гетмана в достойное его место! – услышал-таки Пилип слова своего врага в момент предпоследнего акта своей казни.

«Боженька, яви свою милость! Покарай нечестивцев, вознамерившихся казнить лютой смертью меня, Твоего преданного раба! Я ради Тебя всю Украину кровью залью! Только спаси!»

Не спешил Господь на помощь верному слуге католической церкви. Не церемонясь, казаки приподняли его, чтоб засунуть жертву в него полностью. То, что их недавний командир оказался там вниз головой, их не смутило ни в малейшей степени. Как не тронул их и его вскрик от боли. Со злорадными комментариями они завязали горло мешка веревкой и, не задумываясь об ощущениях казнимого, поволокли его по земле. К реке, куда же еще? Одни волокли, другие не ленились лупить по мешку палками.

«Больно! Больно же! Да спаси же меня, Господи! Ведь утопят, действительно утопят! Как в том сне, утопят!»

Заныли новые ушибы и старые раны, острая боль пронзила все тело от вывихнутого при сдирании перстня среднего пальца правой руки. Матьяш осознал наконец, что чуда спасения его из лап взбесившихся казаков не будет, и тоскливо завыл. Настолько громко, что был услышан всеми в шумной толпе. Но никакой жалости казаки, жаждавшие казнить как можно более позорно своего недавнего командира, не испытали. Еще веселее и радостнее закричали, залихватски засвистели, энергичнее поволокли мешок с казнимым. Пилипу показалось, что тащили его нарочно по кочкам, не забывая награждать пинками и ударами палок.

Наконец-то это сумасшествие прекратилось. Но не от наполнения казацких душ добротой или милосердием. Они подняли мешок с кочек, раскачали его и бросили. Несколько мгновений, пока продолжался полет, гетман надеялся, что в последний момент они передумали и бросили его на песок. Пошутили. Пусть по-дурацки, что с быдла возьмешь, но передумали казнить своего гетмана. Однако мешок плюхнулся в холодную реку, и быстро, почти мгновенно – дерюга от воды не защищала – она вытеснила из него воздух. Пилип стал захлебываться. Холодна оказалась водица донская, беспощадна. И привиделись в последний миг своей жизни Пилипу совсем не ангелы, а готовые тащить его грешную душу в ад черти. Даже закричать не смог он, не дано это людям в воде. А на лишний бульк никто внимания не обратил.[18]

Так, в горестном недоумении, и умер талантливый политик. Ох, сколько таких сейчас как в Малой Руси, так и в Великой! Не то что Дон, Енисей перекрыть можно. Правда, плотина получится столь же ненадежная, как продажные ее составляющие. Злые были времена, негуманные, не то что наши, с широким распространением общечеловеческих ценностей. И Гаагского трибунала еще не было даже в планах, а цивилизованные голландцы славились не толерантностью, а беспощадной резней католиков.

Неприятный сон

26 шавваля 1046 года хиджры

(23 марта 1637 года от Р.Х.)

Мурад проснулся весь в поту, с сильнейшим сердцебиением, судорожно хватая ртом воздух. Однако ужас пережитого кошмара отступил не сразу. Отбросив одеяло из тончайшей верблюжьей шерсти – ночи были еще прохладные – и не обращая внимания на раскинувшуюся на ложе невольницу, встал и подошел к окну. По парку уже деловито сновали бостанджи.[19]Деревья успели отцвести и покрылись листвой, как бы стремясь порадовать глаза халифа своей зеленью и красотой. Однако в данный момент радоваться ему не хотелось. Слишком свежи были впечатления, полученные в кошмарном сне.

«Неужели этот сон – результат распития вина? Пророк его, конечно, пить запретил, но раньше-то не раз и не два куда больше выпивал, и ничего подобного не случалось… Да что может случиться от небольшого кувшинчика сладкого вина? Для нестарого и крепкого мужчины – это… смех один, а не пьянка.

С этим беспорядком в стране, если не буду расслабляться – с ума сойду. Гашиш душа не принимает, как раз от него у меня кошмары всегда были, из-за чего и употреблять перестал. Вино же всегда согревало душу, помогало расслабиться и отдохнуть.

Везде – будто не Аллаха законы, данные нам пророком, а шайтановы… стремятся исполнять. Стоит отвернуться, уже воруют или иным способом пренебрегают обязанностями мусульманина, предписанными нам шариатом. Сколько им головы ни рубить – не помогает! О Аллах, они, кажется, и безголовые готовы пренебрегать Твоими наставлениями!»

Мурад, скользнув взглядом по оставленному ложу, невольно поморщился от распутной позы наложницы-гречанки, спавшей раскинувшись, с задранной ночной рубахой.

«Женщина и во сне не должна забывать о правилах поведения, предписанных ей пророком! Да, в утехах она была… старательна, но… неубедительна. Решено, больше ее сюда не приглашать, а как только выяснится, что никаких последствий ночи со мной у нее нет, – выдать замуж за какого-нибудь пашу».

Султан сам налил себе гранатового сока и залпом его выпил. Кошмар прогнал сонливость, он понимал, что сегодня ночью ему уже не заснуть.

«Сходить, что ли, проверить посты? Недели две их ночью не тревожил, не распустились ли, бездельники? Без присмотра так и норовят напиться или обкуриться прямо на страже. Казнишь, казнишь, а толку – чуть. Будто им свои головы не жалко».

Халиф посомневался немного, сна не было ни в одном глазу, но тело еще не проснулось, им владели пока ночные расслабленность и лень. Крепкий 28-летний мужчина, он и по внешнему виду резко отличался от других падишахов. Не было в нем ни капельки жира, пуды которого обычно свисали с султанских боков и живота, в лице было легко заметить свойственные ему ум и решительность. Он сумел поставить дело так, что впервые за последние десятилетия не султан боялся янычар, а воинов оджака начинала пробирать дрожь при одном его появлении. Для наведения хоть малейшего подобия порядка пришлось увеличить штат стамбульских палачей, без того не маленький. Его боялись и… слушались.