Читать книгу "Чемодан с миллионом - Алексей Макеев"

– Я присмотрел подходящую тачку за сто двадцать тысяч… – сознался Ершов. – До сих пор жалею, что остался без машины. Но девяносто тысяч мне все равно не хватит. Придется еще немного поднакопить…

– А я каждый год обещаю жене новую норковую шубку, – вполголоса проговорил Валентин и, как бы оправдываясь, добавил: – Теперь, наверное, куплю… Она у меня хуже других, что ли…

– Значит, мои предположения верны, – подытожил я. – Если у Скрипача есть хоть капля мозгов, то он сначала попробует вернуть утерянный капитал, а уж потом будет думать о том, когда и как мне отомстить за его выбитую челюсть.

Синцов озадаченно потер лоб.

– Скрипач ничего нам не сделает, пока мы вместе…

– Вот именно, – согласился я. – Он не посмеет напасть на троих, но каждому поодиночке может нанести сокрушительный удар в спину.

– Да я и один его не испугаюсь! – запальчиво объявил Синцов. – Одним махом вырубил Рябого и с этим недоноском как-нибудь разберусь.

– Если ты наконец-то всерьез задумаешься, то поймешь, что Николаич во многом прав, – выбросив окурок, подметил Павел Егорович. – Ты рассчитываешь на собственные силы, но не думаешь о том, как будет выглядеть твоя жена в новой, но окровавленной шубке! Ты забыл, что у тебя есть маленькие и совершенно беззащитные дочери?

– Да я… За моих девчонок…

– Ради них ты молча выложишь все деньги до копейки. Если понадобится, то еще добавишь из личной заначки или выделишь из семейного бюджета, – рассудительно произнес я.

– Как-нибудь сумею защитить жену и детей, – уже не так уверенно возразил Валентин.

Ершов достал из пачки другую сигарету и вновь закурил.

– Твои предложения, Николаич? – мрачно спросил он. – Считаешь, что мы напрасно ходили в подвал и присвоили себе эти деньги?

Я отмахнулся от его дыма.

– Не знаю, – с притворным откровением признался я. – Скорее всего опять придется действовать по обстановке. Но пока я бы не советовал вам тратить деньги Скрипача. Пусть какое-то время полежат в кубышке. Во всяком случае, мой долг – предупредить вас об опасности.

Синцов открыл водительскую дверцу и, сплюнув на асфальт, недовольно пробухтел:

– Так все замечательно началось и так мерзопакостно закончилось! Я уже привык к этим приятно шуршащим купюрам, как к своим собственным.

– Как привык, так и отвыкнешь, – сказал Ершов. – Я тоже не имею ни малейшего желания с ними расставаться, но что поделаешь? Если бы эти деньги принадлежали Макару… Они бандитские, да еще, не приведи господи, принадлежат какому-нибудь убитому бизнесмену…

Синцов вдруг внезапно повеселел.

– А что, если Скрипач ничего про нас не знает? – сказал он. – Может быть, все наши опасения не стоят выеденного яйца.

– Я не думаю, чтобы он самым внимательнейшим образом не разглядел нас в подвале, – осторожно ответил Павел Егорович. – Да и наверняка запомнил номер твоей «волжанки».

– Пусть только попробует ко мне сунуться! – почти выкрикнул Синцов. – Сам лично ему шею сверну. Мразь поганая…

Из его груди доносилось глухое клокотанье.

– Макара Иваныча порешил, но со мной-то ему не справиться…

Я, насколько смог, выпрямился на переднем правом сиденье, склонил голову набок и стал смотреть на него заинтересованно и недоуменно. Синцов, смешавшись под этим взглядом, неуверенно произнес:

– Не нужно на меня так глядеть. Я неплохо разбираюсь в подобных вопросах… Занимаюсь извозом, честным путем зарабатываю на хлеб…

Вероятно, у него в голове появилось некоторое просветление, поэтому он добавил менее самонадеянным голосом:

– И дернуло же позариться на чужое добро!

– Вот уж верно говорят, – подметил Ершов, – бесплатный сыр бывает лишь в мышеловке.

– И все-таки я не согласен, – возмутился Валентин. – Как бы там ни было, а наш боевой друг погиб. Следовательно, те деньги, которые принадлежали ему, по всем законам теперь должны принадлежать нам.

– Во-первых, – не согласился Ершов, – если они кому и принадлежали, то никак не Шепелеву. Макар похитил их у Скрипача. Если говорить честно, не обманывая самих себя, то он их попросту украл…

Ершов затушил недокуренную сигарету о подошву ботинка и выбросил ее на улицу.

– Во-вторых, – продолжил он, – если каким-то образом Макар и имел на них право, то эти деньги должны принадлежать его ближайшим родственникам.

– Если мы таковых найдем, то они не будут ни в чем нуждаться! – со всей ответственностью заявил я. – Решение этого вопроса беру на себя.

– Я тоже в доле, – не менее высокопарно произнес Синцов.

– Сейчас я еще не готов ответить на этот весьма непростой и щепетильный вопрос, но могу заверить, что полностью с вами согласен и тоже не останусь в стороне, – заверил Павел Егорович.

Синцов понимающе кивнул головой.

– Все-таки считаю, что мы ничего не должны возвращать Скрипачу, – заявил я.

– А что делать? – поинтересовался Ершов. – Скрипач ведь просто так не успокоится…

– Мы должны ему противостоять. При необходимости нанесем сокрушительный удар, но для этого, как уже не раз говорил, нам необходимо объединиться, – запальчиво произнес я.

– Мы и так друг за друга стоим горой, – протянул Синцов. – Разве мы не единая команда?

– Еще нет! – твердо заявил я. – Мы разрознены. Каждый сам по себе. Я предлагаю объединиться в полном смысле этого слова. Не встречаться от случая к случаю, а всегда и везде быть одним целым. Мощным единым кулаком! Только тогда мы сможем дать достойный отпор не только Скрипачу и всей его братии, но и каждому, кто осмелится поднять на нас руку или встать на нашем пути.

Преднамеренно посмотрев на часы, я глубоко вздохнул и все тем же притворно дружеским голосом произнес:

– Уже поздно! Делите между собой наследство Макара Иваныча, и поехали по домам…

Как только я увидел, что Ершов с Синцовым начали раскладывать деньги на две равные половины, в моей душе появился необъяснимый восторг. Не скрывая своего удовольствия от сложившейся ситуации, я смотрел на них с откровенной ухмылкой, которая была ими воспринята как доброжелательная улыбка, олицетворяющая наивысший знак моего благородства.

20

С того самого момента, как я сошел с трапа самолета, у меня не было ни одной спокойной минуты. Я изрядно устал от навалившихся на меня проблем. Мои нервы были напряжены до предела. От усталости я был похож на выжатый лимон. Во всяком случае был такой же подавленный и опустошенный. Скрываясь от людей Угрюмого, я возвращался на Кольский полуостров в приподнятом настроении и не думал о том кошмаре, который теперь пришлось пережить. Мне иногда начинало казаться, что вместо родного города, где прошло мое детство и незаметно промчалась юность, я очутился в серых каменных катакомбах. Повсюду было сыро, холодно и неуютно. Единственным утешением и надеждой на что-то хорошее была тонкая ниточка, которая связывала меня с внешним миром. Этой ниточкой была Оксана Шувалова. На протяжении многих лет при любом, даже самом мимолетном воспоминании о ней мои неприятности и невзгоды отходили на второй план и на первом месте появлялись светлые и добрые мысли. Мне было приятно думать об Оксане; рисовать в памяти ее нежные черты, ее улыбку и ее прямолинейный, милый моему сердцу взгляд. Я многое бы отдал, чтобы иметь возможность положить голову ей на колени и спокойно заснуть хотя бы на несколько недолгих минут. Я уже устал думать о трагической судьбе русского офицера, ставшего бездомным бродягой и погибшего в грязном подвале от руки душевнобольного маньяка. Я даже пытался отстраниться от воспоминаний об Оксане, хотя ни на секунду не забывал о собственной клятве. Узнав о причастности Лины к ее смерти, я столкнулся с непреодолимыми трудностями и теперь был совершенно бессилен что-либо предпринять или изменить в решении этого вопроса.