Читать книгу "Неотразимое чудовище - Светлана Алешина"

— Я могу обидеться, — предупредила я.

— Будет довольно глупо с твоей стороны, — рассмеялся он. — Просто есть такие сферы, в которые юным барышням лучше не лезть. Ладно, передай привет Ларьку!

— Передам, — кивнула я, закрывая за собой дверь.

* * *

Коридор был пуст.

Он тянулся, как самая печальная жизнь, уводя во мрак небытия.

О боже! Стены, задрожав,

Распались на куски,

И небо пламенным венцом

Сдавило мне виски.

И сгинула моя тоска

В тени его тоски.

Я закрыла глаза и представила себя на его месте.

Это меня уводили в черную проплешину горечи, от которой все равно некуда деться.

Итак, он идет по коридору. Руки за спиной, а голова опущена. Он не хочет больше видеть этот мир, потому что прекрасно знает, что отныне мир превратился для него в ад. Даже если он сам создал вокруг себя ад, это ничего не меняет. Ад будет окружать его, и дьяволы будут усмехаться зловещими ухмылками вслед.

Он идет по коридору, и я тоже кажусь ему монстром из тяжелых снов Гойи.

Дойдя до конца коридора, он внезапно оборачивается, и я ловлю на себе его взгляд.

Губы шепчут какие-то слова, которых я не могу расслышать, но могу прочесть по губам. Одно движение губ, как округлый шарик. «По»… Второй, как мякоть. «Мо»… И третий, как легкая улыбка, на одно мгновение раздвинувшая губы, оставившая глаза печальными. «Ги»…

— Помоги…

Это только плод моей фантазии. Я открываю глаза, коридор пуст.

Никто не просил меня о помощи. Лариков сейчас не преминул бы рассмеяться и произнести сакраментальную фразу о «крыльях безудержной Сашиной Фэнтэзи»…

Но я возвращаюсь, открываю дверь и оглоушиваю несчастного, застывшего с бутербродом в руках Ванцова вопросом:

— А что говорит сам убийца? Как Воронцов объясняет свои действия?

* * *

Ванцов героическим усилием воли удержался от искушения запустить недоеденный бутерброд в мою нахальную физиономию и процедил сквозь зубы:

— Я предполагал, что ты не уймешься…

— Что он говорил сам? — пропустила я его ворчание мимо ушей.

— Ничего он не говорил и не говорит, — взревел Ванцов. — И не собирается говорить. Сидит себе, молчит и кивает, как китайский болван! А если ты не отстанешь от меня, я не смогу сдержаться, и эта ветчина окажется на твоей прелестной мордашке!

— Не надо, — попросила я его. — Ветчину жалко… Почему он все-таки молчит?

— А вот и не знаю, — развел руками Ванцов. — Наверное, понимает, что мне нельзя доверять. Наверное, ему стало стыдно за содеянное. Или он онемел! Какая мне разница, если все улики против него? Даже топор он держал в руках, между прочим… Тогда к чему мне его откровения? Настанет миг — заговорит, как миленький!

Я не стала уточнять, как говорят «миленькие».

Топор…

Маша Тумановская была зарублена топором.

— Невозможно представить его с топором, — покачала я головой.

— Сашка, еще одно слово, и я «запущу в вас графином»!

— Все, Ванцов, исчезаю! — сказала я. — И все-таки ты бы еще кого-нибудь поискал, а? Не вяжется Воронцов с топором, понимаешь?

— Сейчас с топором буду вязаться я, — угрожающе сдвинул брови Ванцов. — Вас наняли, детектив Данич?

— Нет, — честно призналась я.

— Тогда уматывайте с глаз моих, — мрачно изрек Ванцов.

— А если меня наймут? — поинтересовалась я. — Ты поделишься со мной материалами дела?

— Если тебя наймут, я намекну, что у тебя нет лицензии. И отстраню тебя от дела.

— Даже как помощницу Ларикова, у которого лицензия есть?

— Вот с Лариковым-то я и буду разговаривать! — рявкнул он.

— Ты просто какой-то злобный женоненавистник, — сокрушенно вздохнула я. — А с виду такой приятный малый!

— Как и ваш прекрасный Воронцов, — проворчал он.

— Так, все-таки, как ты сам-то считаешь? Тебе верится, что это он убил Машу?

Он долго молчал, сосредоточенно разглядывая трещины на потолке.

— Ремонт надо делать, — выдохнул он спустя несколько минут.

— Я, кажется, задала тебе вопрос. Не можешь набраться мужества ответить честно?

Он сверкнул на меня глазами.

— Знаешь, Данич, на тебе плохо отражается общение с Лариковым! Когда мы познакомились, ты была такой милой и вежливой девочкой, а теперь… Теперь, прости уж, хамство стало твоей неотъемлемой чертой!

— Ну, это появилось во мне после знакомства с тобой, — парировала я. — И Лариков тут ни при чем. Так как с простым ответом на простой вопрос?

— Ну, хорошо, — наконец решительно изрек он. — Я в недоумении. Ты удовлетворена?

— Вполне, — кивнула я, закрывая дверь.

* * *

На улице пахло весной.

Снег под солнечными лучами превращался в лужи, и, хотя весны, как таковой, еще не было, в груди уже поселилось щенячье чувство радости.

«То, что с кем-то сейчас происходят несчастья, дико и несправедливо, — рассудила я, наблюдая за стайкой девиц школьного возраста, всем своим видом демонстрирующих беззаботное счастье. — Но, в принципе, Ванцов прав. Мне это дело никто не поручал и поручать не собирается. Поэтому надо забыть этого человека. Просто выкинуть из головы. Тем более что он все-таки…»

«А если он не виновен?»

Я не могла отделаться от этой мысли.

Если он не виновен…

— В конце концов, Лешка ведь неплохой оперативник, — пыталась успокоиться я. — Ну, не станет он вешать на человека вину только для отчетности! И совсем он не дурак. Так что не бери в голову чужие проблемы, Данич! Своих тебе, что ли, не хватает?

И все-таки, все-таки, все-таки…

Я понял, как был легок шаг, шаг жертвы.

И каким гнетущим страхом он гоним,

какой тоской томим:

Ведь он любимую убил, и казнь вершат над ним…

Строчки вылетели, как птицы, и я застыла на месте, задумчиво разглядывая трамвай с надписью «Чай «Липтон».

Мне не было дела ни до этого желтого трамвая, ни до чая «Липтон». Мой взгляд вряд ли можно было назвать спокойным и осмысленным, тем более что женщина, идущая мне навстречу, посмотрела на меня с явным беспокойством.

Может, ей не понравились строчки стихотворения? Или то, что я вдруг вздумала заняться мелодекламацией прямо на улице?

Впрочем, мне и до этой женщины не было дела…

Моя голова была занята Игорем Воронцовым и Машей Тумановской. Поэтому я быстрыми шагами направилась к дому Андрея Ларикова, где располагался наш офис.