Читать книгу "Уничтожьте всех дикарей - Свен Линдквист"

Так же явно, как статуя Карла XII в стокгольмском Кунгстредгордене с её указующим перстом, Ратцель дал понять, где, по его мнению, находится будущее политической географии Германии.

Гитлеру подарили книгу Ратцеля в 1924 году, когда он находился в тюрьме Ландсберг и писал «Майн Кампф».

140.

На ужин жабы. Живые жабы. Просыпаюсь прямо перед тем, как откусить жабе голову. Она всё ещё пульсирует у меня в руке.

141.

А как тогда насчёт международного права?

Британцы всегда считали собственную экспансию само собой разумеющимся правом. Французскую экспансию в Северной Африке и русскую экспансию в Центральной Азии, с другой стороны, они рассматривали как предосудительные акты агрессии. А что немецкая экспансия является в высшей степени аморальной — на этом сошлись и французы, и русские, и британцы.

Роберт Нокс вывел заключение, что правда — в силе:

«Теперь, когда я пишу эти строки, кельтская раса готовится захватить Северную Африку по тому же праву, что мы захватили Индостан; по праву мощи, физической силы, поскольку единственное реальное право — это физическая сила[84]».

Британцы теперь возмущаются французским вторжением и видят в нём беспощадную агрессию. Мы забываем, говорит Нокс, что «законы сделаны для того, чтобы связывать слабых и быть нарушаемыми сильными». Неужели мы и вправду ожидали, что могущественная Франция согласится оставаться «стиснутой, сжатой, заточенной» внутри своих границ, которые положили ей случай и венная фортуна? Конечно, нет.

И это уже притом, что Франция рассматривается просто как нация! Если же мы посмотрим на неё более широко и вспомним, что Франция представляет собою расу, то мы поймём, что французские притязания полностью обоснованны. «Люди кельтской расы требуют себе долю в мировом наследстве, которая соответствует энергии, численности, цивилизованности и мужеству».

Так написал Нокс в 1850 году. Тот же самый аргумент теперь зазвучал и по-немецки в качестве главного мотива немецкой экспансии на Восток.

142.

Будучи преподавателем немецкого языка в Глазго (1890–1900), Александер Тилле хорошо ознакомился с британской имперской идеологией. Он германизировал её, связав Дарвина и Спенсера с теориями Ницше о сверхчеловеческой морали и новой «эволюционной этике».

В области международного права эта этика означала, что прав сильнейший. Вытесняя низшие расы, человек делает лишь то, что делают лучше организованные растения с хуже организованными, что более высокоразвитые животные делают с менее развитыми. «Все исторические права недействительны перед правами сильнейшего», — пишет Тилле в работе «Служение народу» (Volksdienst) (1893).

В природе высшие всюду торжествуют над низшими. Более слабые расы вымирают, даже если и не пролито ни капли крови. «Право сильной расы — уничтожить более слабую».

«Когда эта раса не сохраняет способности к сопротивлению, у неё нет права существовать. Тот, кто не может поддерживать себя, должен смириться с тем, что исчезнет».[85]

Эти железные «законы» были сформулированы Тилле столь общим образом, что их легко можно было применить не только к неевропейским примитивным народам, но и к экономически менее успешным народам Европы.

На следующий, 1894, год, газета Пангерманского союза Alldeutche Blatter заявила, что условия, для выживания германской расы могут быть обеспечены только на «высвобождаемом пространстве», простирающемся от Балтики до Босфора. «В ходе этого процесса нас не должен останавливать тот факт, что низшие народы, такие, как чехи, словенцы, словаки, прекратят своё бесполезное для цивилизации существование. Только «люди высшей культуры» имеют право на собственную нацию[86]».

143.

Когда большие мальчики идут в атаку, я держу оборону на верхнем этаже дома моего детства. Я встречаю их на лестнице и защищаюсь, отламывая большие куски перил и балясин, используя их как оружие. Но они слишком лёгкие, хрупкие, как меренга, и мгновенно распадаются на куски. Меня в секунду одолевают.

Затем со стен моих родителей слезают обои и падают на пол. Не то, чтобы мне особенно нравились эти пёстрые обои с большими цветами, но всё же меня пугает, что они падают. Повторяющийся рисунок — это как бы скелет, даже если он расположен вовне. Вся архитектура жизни падает, оставляя после себя голые стены.

144.

В Юго-Восточной Африке в 1904 году немцы продемонстрировали то, что и они владеют искусством, которое в течение всего XIX столетия практиковали американцы, британцы и другие европейцы, — искусством ускорять вымирание людей «низших культур».[87]

Следуя примеру североамериканцев, народность хереро согнали в резервации, и их пастбищные земли были переданы немецким эмигрантам и колонизаторским компаниям. Когда хереро стали сопротивляться, генерал Адольф Лебрехт фон Трота в октябре 1904 года отдал приказ об уничтожении народа хереро. Любой хереро, обнаруженный внутри германских границ с оружием или без, должен был быть застрелен.

Но большинство из них умерло без насилия. Немцы просто выгнали их в пустыни и закрыли границу.

«Закрытие границы на месяц, проведённое со стальной непреклонностью, — пишет генерал Штафф в официальном военном отчёте. — Предсмертные стоны умирающих и безумные крики ярости… звучали в возвышенной тишине бесконечности».

«Приговор был приведён в исполнение.

Хереро перестали быть независимым народом».

Генерал Штафф гордился подобным результатом. Армия заслужила, как говорится, благодарность своей отчизны.

Когда настал сезон дождей, германские патрули обнаружили скелеты, лежащие в сухих ямах глубиной 21–16 метров, вырытых хереро в тщетных попытках добраться до воды. Почти весь народ — около восьмидесяти тысяч человек — погиб в пустыне. В живых осталось лишь несколько тысяч, приговорённых к тяжёлым работам в немецких концентрационных лагерях.