Читать книгу "Ночи Калигулы. Восхождение к власти - Ирина Звонок-Сантандер"

По утрам она кормила павлинов хлебом, вымоченным в молоке. И долго стояла у ограды, ожидая, когда самец самодовольно распустит сине-зелёный хвост. Там застал Калигула Друзиллу.

— Почему ты избегаешь меня? — едва слышно спросил Гай, остановившись за спиной девушки и горячо дыша ей в затылок.

Друзилла отметила, что Калигула с недавнего времени избегает называть её сестрой. «Не хочет думать о нашем родстве! — подумала она. — Нужно напомнить ему. Иначе он и меня заставит забыть о том, что мы — дети одного отца и одной матери!»

— О, Гай! — Друзилла обернулась и посмотрела на брата с какой-то тоскливой обречённостью. — Не преследуй меня! Любовь между единокровными братом и сестрой противна законам божеским и человеческим.

— Человеческим — возможно! Но не божеским! Это знают все! — сверкнул глазами Калигула. — Мы стоим выше обыкновенных людей, мы — почти как боги! — исступлённо шептал Гай, и сам верил этому. И для Друзиллы, тоже уверенной в своей исключительности, речь брата звучала убедительно. Пугающе убедительно!

— Уходи… Оставь меня… — хрипло прошептала Друзилла, отворачиваясь и бессильно закрывая глаза.

— Позволь мне поцеловать тебя на прощание, — донеслась до неё едва слышная ответная просьба Гая.

— Нет! — просительно застонала она и почти мгновенно ощутила жаркие губы Калигулы на тонкой шее, похожей на стебелёк полевого цветка.

Друзилла вздрогнула, словно от прикосновения раздвоенного змеиного языка. Раздражённо обернулась. Но Калигула уже ускользнул. Только бледно-зелёная юношеская туника мелькнула среди зарослей жасмина.

— Друзилла прикусила нижнюю губу, стараясь удержать подступившие к горлу слезы. «Какая ты покорная!» — сказала ей некогда Агриппина, слишком проницательная и самостоятельная для своих лет. Неужели сестра была права, и Друзилла действительно готова идти за любым, кто поманит её обещанием любви? Девушка, содрогаясь от смутного стыда, вспомнила Мамерка Кассия. Ведь она была готова отдаться ему, почти незнакомому и не особенно ей понравившемуся! Потому, что хотела изведать неизвестное. И потому, что в глазах Мамерка светился глухой огонь желания, а у Друзиллы не нашлось сил сказать «нет». Была ли это покорность, равнодушие или прирождённая склонность к пороку? Друзилла вспоминала дерзкие речи Агриппины: «Ты станешь рабыней того, кто уложит тебя в постель!..» Теперь слова сестры казались ей страшным пророчеством.

* * *

Ночью пошёл дождь. Бледная молния разрывала на куски чернильно-чёрное небо. Казалось, будто кривые небесные кинжалы вонзаются в землю.

Калигула испуганно привстал на постели. Может, он прогневал Юпитера-Громовержца, в дерзком безумии сравнив себя с повелителем богов?! Гаю сделалось страшно. Что, если очередной кинжал-молния попадёт в него?

Он в диком ужасе заметался по опочивальне. Попытался забраться под ложе. Но медные изогнутые ножки оказались намного короче, чем у кроватей Палатинского дворца. Калигула никак не мог втиснуться в узкое пространство между ложем и полом. А удары грома становились все более частыми и пугающими.

Завернувшись в тяжёлое покрывало, Калигула вывалился в коридор. Пламя одинокого факела освещало искажённое страхом лицо. Капли дождя гулко ударялись о черепицу.

Калигула, испуганно озираясь и вздрагивая от каждого удара молнии, добрался до опочивальни Друзиллы.

Девушка, услышав посторонние шаги, почти мгновенно очнулась от тревожного, неглубокого сна. Испуганно приподнялась на ложе, натянув покрывало до подбородка.

— Что ты ищешь, брат? — спросила она, чувствуя, как губы перестают повиноваться ей.

— Я боюсь грозы, Друзилла! — жалобно ответил Калигула. — Позволь остаться с тобой! Только на эту ночь…

— Оставайся… — взгляд девушки вдруг стал отрешённым и пустым. Ну что ж, пусть случится то, что рано или поздно должно случиться! Судьба её решилась без её участия. А Юлия Друзилла была не из тех, кто смеет противиться судьбе.

Белокурая рабыня Гета, спавшая на циновке у ложа госпожи, обратила к ней одурманенный сном и непониманием взгляд.

— Уходи… — велела Друзилла непослушными, окаменевшими губами. — Я подарю тебе новую тунику за молчание.

Германка Гета послушно выскользнула из опочивальни. Она давно заметила странные взгляды, которыми юная госпожа обменивалась с родным братом. Она была незаметной свидетельницей угрюмых слез Друзиллы, жадных взглядов Калигулы, недомолвленных фраз, передаваемых из рук в руки веточек жасмина… «Брат и сестра!.. — ошалело думала Гета. — Мудрые старейшины моего племени запрещают такие браки! От них рождаются дети слабые и склонные к безумию». Выбравшись из опочивальни, германка усмехнулась со злорадством: «Пусть выродятся эти проклятые римляне!»

* * *

Рассвет был бледен и тускл. И тело Юлии Друзиллы тоже выглядело серовато-бледным, когда Калигула поцеловал его в последний раз.

— Уходи, пока никто не проснулся, — безжизненным голосом прошептала девушка.

Калигула послушно поднялся с ложа, натягивая нижнюю тунику. Друзилла со смешанным чувством стыда и нежности засмотрелась на худощавую юношескую спину. Какое стройное тело у него — её брата, её любовника, её первого мужчины!.. «У меня никого нет, кроме Гая! Никто никогда не полюбит меня так, как он!» — растерянно думала Друзилла. И отчаянно цеплялась за эту мысль, казавшуюся ей оправданием.

Калигула не смел обернуться и взглянуть в глаза Друзилле. Боялся прочесть во взгляде девушки безмолвный упрёк. Он и сам чувствовал, что этой ночью перешёл некий Рубикон, отделяющий дозволенное от недозволенного. И никогда Калигуле уже не стать прежним.

Под сердцем неприятно закопошились угрызения совести. Гай поспешил заглушить их. Жить с угрызениями совести трудно, подчас — невыносимо. Лучше не испытывать их.

Калигула нерешительно застыл, не зная, что сказать Друзилле на прощание. После такой ночи!

— Ты меня любишь? — прошептала девушка, нарушая тягостное молчание.

— Люблю! — выдохнул Гай, радостно поворачиваясь к ней. О, как он был благодарен Друзилле за то, что она заговорила первой! С каким небывалым приливом нежности он прижал к груди её растрёпанную рыжую голову!

— После случившегося между нами ты не смеешь оставить меня.

— Мы будем вместе до самой смерти, — искренне пообещал Калигула.

XXXIV

Днём жизнь продолжалась по-прежнему. Непреклонная Антония сажала внучек за прялку и веретено. Неустанно делала строгие замечания покорно склонившим головы девочкам. Друзилла начала тяготиться скучной и монотонной жизнью на бабкиной вилле.

А ночи были наполнены пьянящей порочностью. Юлия Друзилла жгла в опочивальне восточные благовония; наблюдала, как скользят серые облака по темно-синему небу; дотрагивалась до шелка покрывал, ощущая почти плотское удовольствие. И, замирая, прислушивалась к ночным звукам. Ждала Калигулу.