Читать книгу "Магический круг - Кэтрин Нэвилл"

— Видимо, он проявляет тактичность, — с загадочной улыбкой предположил Вольфганг.

Отвернувшись от меня, он выбрался в одних трусах из спального мешка, взял свой лыжный костюм и быстро натянул его. Даже при столь недолгом созерцании его со спины я не могла не заметить, что профессор Вольфганг К. Хаузер отличается поистине великолепным телосложением. Перед моим мысленным взором вдруг пронеслись всевозможные эротические видения. И это, к моему ужасу, тут же воспламенило мою кровь. Прежде чем он успел повернуться и прочесть тайные мысли, проявившиеся на моих зардевшихся щеках, я схватила подушку и зарылась в нее лицом.

Слишком поздно. Я услышала, как его босые ноги прошлепали по холодному бетонному полу. Пружины скрипнули, когда он присел на край кровати. Он отнял подушку и взглянул на меня своими бездонными глазами. Его пальцы коснулись моих плеч, он привлек меня к себе и поцеловал.

Не скажу, что мне в жизни не приходилось целоваться. Но такого поцелуя еще не было: слишком часто в моем недостойном упоминания прошлом бывали притворно жадные слюнявые поцелуи с многозначительными вздохами и закусыванием губ. Но сейчас, когда наши губы встретились, мощный энергетический поток хлынул от него ко мне, заполняя меня горячим, расплавленным желанием. Мы словно уже когда-то занимались с ним любовью и нуждались в повторении этого опыта. Причем неоднократном.

Как жаль, подумала я, что нельзя откачать и закупорить в бутылку энергию профессора Вольфганга К. Хаузера.

— Ариэль, ты так прекрасна, — сказал он и, коснувшись кончиками пальцев моих волос, посмотрел на меня затуманенными синими глазами. — Даже сейчас, после этой ужасной катастрофы, несмотря на все эти синяки, шрамы и ссадины, я мечтаю обладать твоим великолепным телом, как еще никогда ни о чем не мечтал.

— Я думаю… я не думаю… — бессмысленно пролепетала я, отупевшая от переизбытка гормонов.

Мои попытки овладеть собой и вновь обрести дар осмысленной речи потерпели фиаско, как только Вольфганг приложил палец к моим губам.

— Нет, позволь мне продолжить. Вчера я вел себя как полный идиот, совершенно неуместно начав откровенничать. У нас все должно быть по-другому. Я восхищаюсь тобой, моя милая; ты очень сильная и храбрая. А известно ли тебе, что твое имя происходит от древнего названия Иерусалима, этого святого города трех мировых религий? Ари'ил, или лев Божий, — аллегорическое название Иерусалима, поскольку лев был эмблемой Иудеи. То есть в древности Ариэль означало «Львица Божия».

— Львица? — удивилась я, впервые после поцелуя заговорив нормальным тоном. — Такую репутацию надо еще заслужить.

Такова же участь Вольфа, или волка, — вновь с таинственной улыбкой заметил он.

— А-а, понятно: мы оба из рода хищников, — улыбнувшись в ответ, сказала я. — Только на охоте я обычно солирую, а ваш брат сбивается в стаи.

Поиграв прядью моих волос, он отпустил ее и очень серьезно взглянул на меня.

Я не охочусь за тобой, дорогая. Хотя ты пока не доверяешь мне. Я приехал сюда, чтобы оказать тебе помощь, защитить тебя, только и всего. Какие бы чувства я к тебе ни испытывал, они остаются только моими проблемами и не должны помешать осуществлению целей или выполнению того задания, с которым меня послали.

Я уже поняла, что ты являешься чьим-то посланцем, неизвестно лишь, кто именно послал тебя, — нетерпеливо сказа-лая. — Вчера ты заявил, что дружишь с моим дядей Лафкадио, но он ни разу не упоминал при мне твоего имени. Думаю, тебе лучше знать, что мы с ним встретимся в эти выходные в Солнечной долине. И мне не составит труда узнать правду.

Я говорил о знакомстве, а не о дружбе, — отвернувшись, туманно заметил Вольфганг. Он уставился на свои руки. Потом встал и взглянул на меня, по-прежнему сидевшую под смятым одеялом. — Ты закончила с вопросами?

Не совсем, — сказала я, возвращаясь к интересующей меня теме. — Во-первых, как это так получилось, что о моем треклятом наследстве знали чуть ли не все даже еще до смерти моего кузена?

Я могу объяснить, если ты действительно хочешь знать, — спокойно сказал Вольфганг. — Но сначала должен предупредить, что, к сожалению, такие знания могут оказаться очень и очень опасными.

Знания не могут быть опасными, — возразила я, начиная сердиться. — Опасно неведение. А особенно неведение относительно того, что может повредить твоей жизни. Меня уже тошнит оттого, что все стремятся что-то скрыть от меня, заявляя, что делают это ради моего же блага! Меня тошнит от всей этой таинственности!

Сказав это, я вдруг осознала, как многозначны мои слова. В сущности, именно тайны сопровождали и омрачали всю мою жизнь. Не так уж страшен этот неизвестный и таинственный пакет, даже если из-за его содержимого могли погибнуть люди. Страшно само неведение — невозможность добиться правды. Похоже, мания секретности, пронизывающая наш ядерный центр, завладела также и моей семьей: все считали, что ничего нельзя делать открыто, что любое дело требует конспирации и тайного сговора.

Благодаря Сэму я могла стать настоящим мастером такой игры. Благодаря Сэму я уже не доверяла никому на свете. И никто не мог доверять мне.

Вольфганг смотрел на меня странным взглядом. Моя внезапная страстная вспышка удивила и меня саму. До сих пор я не осознавала, как глубоко задевают меня эти чувства — и с какой готовностью они способны вырваться на свободу.

— Если это необходимо, чтобы завоевать твое доверие, то я расскажу тебе все, что ты захочешь узнать, невзирая на то, какой опасностью могут обернуться для каждого из нас эти знания, — сказал он, по-видимому, с полнейшей искренностью. — Ведь для меня жизненно важно, чтобы ты всецело доверяла мне, даже если тебе не понравятся мои ответы. Ты спрашиваешь, кто послал меня сюда и поручил передать тебе рунический манускрипт. — Он показал рукой на лежавший на стуле рюкзак. — Ты еще никогда не встречалась с этой дамой, но, полагаю, знаешь ее имя. Меня послала сюда твоя тетушка, Зоя Бен.

Странно, почему при любых потрясениях или огорчениях с моих уст неизменно срываются слова «святое дерьмо». Что, в сущности, они могут значить? Неужели боги и святые, подобно нам, простым смертным, удаляют из организма какие-то отходы? И неужели я настолько лишена творческого начала, что не способна создать более оригинальное выражение, пусть даже для собственного мысленного употребления?

Но, как я уже говорила, при нашей работе у нас вошло в привычку придумывать остроумные изречения о разнообразных отбросах, вероятно, потому, что мы каждый божий день сталкивались с весьма неприятной и наводящей тоску задачей — уборкой за постоянно увеличивающимся и производящим все больше отходов населением нашей необратимо уменьшающейся планеты.

Поэтому, войдя в наш рабочий кабинет, я восприняла как должное приветствие Оливера, восторженно встретившего меня очередным каламбуром из песни Тома Лерера «Мусор», нашего отраслевого фаворита по фразочкам типа: «Ошметки завтрака, что зашвырнул ты в Бей, к обеду приплывут к нам в Сан-Хосе». Развернувшись на кресле и увидев меня, Оливер прищелкнул пальцами, как кастаньетами.