Читать книгу "Золотые врата - Андрей Николаев"

Лицо инспектора исказилось от злости, глаза сузились.

– Не ту сторону выбираете, товарищ Кривокрасов, – сказал он, покачивая оружием.

– Клади ствол и выметайся.

– Ну, как знаешь, – процедил Шамшулов.

Бросив «Вальтер» на столик он бочком выбрался из каюты.

– Стой. Там в кают-компании все собрались, тебя только ждали.

– Зачем?

– Моряки угощают. С тобой за одним столом сидеть противно, да выносить сор из избы не хочется. Но если что замечу – пеняй на себя.

Кривокрасов убрал вещи в чемодан, положив пистолет на самое дно, и вернулся в кают-компанию.

Евсеич встретил их приветственным взмахом руки.

– Ну, наконец-то. За смертью тебя посылать. У всех налито?

– У всех, у всех, – пробурчал механик.

– Ну, тогда, – Евсеич поднялся из-за стола, – за…

– За товарища Сталина, – провозгласил Шамшулов, вставая с места.

Лада замерла, глядя в тарелку, механик, пробурчав что-то, залпом опрокинул рюмку. Назаров поднялся, чокнулся рюмками с инспектором и, глядя ему в глаза, медленно выпил настойку. Пожевав губами, Евсеич кивнул.

– Ну, будем здоровы.

На столе преобладали блюда из рыбы: золотился копченый палтус, лежала прозрачной горкой в миске строганина из нельмы, заливное из трески подрагивало в большом противне. Евсеич, утерев усы, предложил всем отведать салат из водорослей на капустном рассоле.

– Это значит, косят ее, водоросль, как траву и сушат на камнях, ага. Так после целый год хранить можно. А понадобилась – рассолу добавил: хошь из-под капустки, а хошь из-под огурцов и вот те нате, будьте любезны. Витаминов – больше чем в цитрусе, точно говорю. Предки наши, поморы, которые далеко ходили, завсегда старались ее с собой брать – от цинги первое средство.

– А это что такое? – Шамшулов, потянув носом, подтащил к себе блюдо с жареным мясом. Прожевав, одобрительно кивнул, – неплохо живете, товарищи моряки – свинина, понимаешь.

– Моржатина, – поправил его Михеич, – где ж тут свиней разводить. Да и некогда.

– Тьфу, мерзость, – скривился инспектор.

– Это вы напрасно, товарищ Шамшулов, – сказал Назаров, – хотя, поживете месяц на Новой Земле, привыкнете. Там, кроме моржового и тюленьего мяса другого нет. Правда, есть еще олени в тундре, но охота запрещена.

– Край света, – пробурчал Шамшулов.

Лада обмакнула полоску строганины в соус, пожевала и, проглотив, задышала часто открытым ртом. На глазах у девушки выступили слезы. Назаров спешно налил ей стакан воды из чайника. Евсеич, посмеиваясь в усы, погрозил пальцем.

– Что, соус острый? Сам делал. Он у нельмы вкус не отобьет, а бодрости добавит. Ну, Михеич, чего сидишь, как у праздника? Наливай.

Выпили по второй. По кораблю разнесся звон судового колокола. Кривокрасов откусил копченого палтуса, жалея, что нет пива. Шамшулов, развалившись, оглядывал всех сонными глазами – крепкая настойка вдобавок к коньяку, выпитому в одиночку в каюте, ударила в голову.

– Никита Евсеевич, а что это ты про Норвегию рассказывал? – спросил Кривокрасов, – что, ходил туда?

– О-о, сколько раз. До революции, конечно, – покосившись на Шамшулова, добавил старик. – Да, ходил туда, ходил, а раз встретил любовь свою.

– Расскажите, Никита Евсеевич, – попросила Лада.

Старик стал не спеша набивать трубку, как бы вспоминая давние годы.

– Вот, значит, в одна тыща седьмом году, как сейчас помню. Привез я муку в Киркинес, ага. На рыбу у норвегов торговать. Это куда выгоднее было, чем самим-то ловить. Вот, пристал, значит. Смотрю, а дружка-то моего, Оле-Гуннара, нет. А поджидает меня на пирсе баба какая-то…, женщина, стало быть, – поправился он, взглянув на Ладу. – И говорит: Гуннар, мол, загулял, третий день из кабака вытащить не можем, а я вдова его брата, Гудрун. Давай, говорит, со мной торговать. А мне-то еще лучше, думаю, объеду бабу на кривой козе…

– Это по-каковски ты с ней разговаривал-то? – ковыряясь в зубах спичкой, спросил Шамшулов.

– А черт его знает. Не по-русски, это точно. Может, по ихнему. Но, понимали друг друга, и ладно. Вот начинаем торговаться. Она мне: как твоя мукка, как твоя группа? То есть: мука есть, крупа есть? А я отвечаю: да, моя харь этта, давай по шип ком – есть, говорю, все, заходи на корабль. Она, стало быть, заходит, предлагает сайду, пикшу, палтуса. Я ей – пуд, на пуд. Она смеется, зубы белые, волос белый, в золото отдает. А сама такая крепкая, ладная. Блаведрю пакорна, этта гротта дорогли, продатли биллиар. Дорого, значит, давай дешевле. Я дураком прикидываюсь: не понимаю, что говоришь – как спрек? Моя нет форшта. Дорогая мука в этом году – грота дорогли мукка по Рюслань ден орь. А сам так и любуюсь на нее. Она головой качает: твоя нет санферди спрек, прощай, рюсьман. Врешь, говорит, прощай, русский и, вроде, как уходить собирается. Тут я опомнился, за руку ее хватаю, ладно, говорю, бери дешевле – биллиар. Ну. Ударили с ней по рукам. Я ей муку на телегу погрузить помог. Смотрю, а она тоже, вроде как, интерес ко мне проявляет. Ну, доехали с ней до дома ее, чайку попили. Цай дрикки. Так и остался у ней на три дня. А чего мне – холостой был. И после в каждый приезд как продам муку, сразу к ней. Гуннар смеется: женись, говорит, вместе рыбу ловить станем, да с русскими торговать. Шесть лет вот так мы с ней. Даже не поругались ни разу. А потом война, будь она неладна. А в пятнадцатом году немецкие подлодки возле Норвегии пошаливать стали. Я сам раз едва ушел – из пушки стреляли, паразиты. Потом революция и все. Потерял я свою Гудрун.

Евсеич выколотил трубку в пустую консервную банку, и принялся набивать снова.

– Это что же, – сказал Шамшулов, – почти, что родственники за границей? Да еще мукой спекулировал, а?

В кают-компании повисло тягостное молчание. Кривокрасов закусил губу.

– Когда это было-то, – пробурчал Гордей Михеевич, – уж тридцать лет прошло.

– А за всякие-разные дела с заграницей срока давности нет, – поводил пальцем у него перед носом старший инспектор.

– Товарищ Шамшулов, – Назаров поднялся с места, – пойдем-ка, подышим на палубе. Разговор к тебе есть.

– Пойдем, товарищ лейтенант, – Шамшулов с готовностью встал из-за стола, набросил на плечи шинель и, пошатываясь, вышел за ним.

Евсеич, хмыкнув, посмотрел им вслед, покачал головой, но промолчал. Лада положила ладонь ему на руку.

– Давайте я помогу вам здесь прибрать.

– Еще чего не хватало, – возмутился старик, – ты, красавица, пассажирка, а не матрос. И слава богу: женщина в команде – не приведи господь! Венька уберет, заодно и закусит. Он только что смениться должен был. Гордей, – позвал он механика, – как из Губы выйдем, полным ходом пойдем. Машина в порядке?

– Полным, не полным, а больше десяти узлов не даст наш «Самсон». Тебе что: вынь, да положь ему полный ход, а отвечать мне.