Читать книгу "Ночь Томаса - Дин Кунц"

— А что теперь?

— Я поговорю с этим человеком, подтвержу наши договоренности. Как я и сказал… пять минут, максимум десять.

— У меня наполовину онемела нога. Как насчет того, чтобы отцепить меня от стола? Я бы пока походил по камере.

— Отцеплю, как только мы с Утгардом вернемся с полиграфом, — ответил чиф. — Придется еще немного потерпеть.

Как я и предполагал, они намеревались подтвердить правдивость моих слов подручными средствами. Я не прореагировал на слово «полиграф». Детектор лжи.

— У тебя есть возражения? — спросил Хосс Шэкетт.

— Нет. Если бы мы поменялись местами, я бы поступил точно так же.

Он вышел и закрыл за собой дверь, весившую не меньше полутонны.

В камере воцарилась тишина, но не спокойствия, а предчувствия дурного, такая тяжелая, что придавила меня к стулу.

Воздух так пропитался сосновой отдушкой, что я ощущал едкий вкус, едва открывал рот, да и вонь блевотины других людей, которые побывали в этой камере до меня, не успокаивала желудок.

Бетонные стены — не шлакоблоки, которые соединяли цементным раствором. Нет, их возводили прямо на месте, заливая бетон в опалубку, в которой смонтировали арматурный каркас из стальных прутьев. Таким же был и потолок.

Воздух поступал в камеру через одну вентиляционную решетку, расположенную под потолком, через нее же и выходил. Ни один звук не мог покинуть камеру по вентиляционному каналу, а если бы проник, его заглушила бы машина, которая обеспечивала циркуляцию воздуха.

Повернувшись к мистеру Синатре, который сидел на третьем стуле, я увидел, что он наклонился вперед, уперся локтями в колени, закрыв лицо ладонями.

— Сэр, я действительно попал в переплет, — признался я.

Глава 27

Поскольку прикованная к столу лодыжка не позволяла мне подойти к мистеру Синатре, он подошел ко мне. Сел на стул, который ранее занимал Хосс Шэкетт, по другую сторону стола.

В потолке флуоресцентные лампы, утопленные в бетон, закрывала панель из белого, матового пластика, слепой глаз.

Единственным местом, где могли спрятать камеру видеонаблюдения, был вентиляционный тракт. Но в дырках решетки я не разглядел блеска объектива.

Учитывая жестокость допросов, которые чиф проводил здесь, жестокость, которую я в самом скором времени мог ощутить на себе, я не верил, что он вообще ее установил. Не мог не учитывать, что попади какая-нибудь видеозапись, разумеется, совершенно случайно, не в те руки, служебное расследование могло закончиться и тюремным сроком.

По той же причине я сомневался, что этот бетонный склеп оборудован подслушивающими устройствами. А кроме того, по разумению чифа, говорить мне тут было не с кем.

Самоуверенность с мистера Синатры как ветром сдуло, выглядел он крайне расстроенным.

Всю жизнь он был патриотом Америки, любил свою страну, и какая она есть, и за ее потенциал. План, о котором он услышал в этой камере, очень его огорчил.

В декабре 1941 года, после нападения на Перл-Харбор, «Голос» получил повестку, как и многие молодые люди. Но при прохождении медицинской комиссии его признали негодным даже к нестроевой службе и полностью комиссовали из-за родовой травмы — перфорированной барабанной перепонки. Потом он четыре раза пытался попасть в армию. Использовал все свои связи, которых хватало, чтобы его все-таки взяли на службу, но успеха так и не добился.

Хотя в те дни весил он 135 фунтов, хорошим боксером он был с детства, всегда пускал в ход кулаки, чтобы защитить себя или друга, компенсируя недостаток веса смелостью и быстротой. Он никогда не уходил от борьбы и наверняка стал бы образцовым солдатом, хотя время от времени у него возникали бы проблемы с армейской дисциплиной.

— Когда вы родились в квартире, которую ваши родители снимали в Хобокене, вы весили тринадцать с половиной фунтов. Ваша бабушка была опытной повитухой, но она никогда не видела такого большого младенца.

На его лице отразилось недоумение, словно он задался вопросом: а может, и мне претит все то, что я услышал от Хосса Шэкетта?

— Врач, который принимал вас, тоже не видел такого большого младенца. Ваша мать Долли, женщина миниатюрная, не доросла и до пяти футов, вот почему роды получились тяжелыми.

Раздраженно хмурясь, мистер Синатра махнул рукой, словно показывая, что сейчас не время говорить о том, как он попал в этот мир, а потом указал на дверь, привлекая мое внимание к главному.

— Сэр, как-нибудь я выпутаюсь, — пообещал я ему.

На его лице читалось сомнение, но он вроде бы согласился слушать и дальше.

Обстоятельства его появления на свет были семейной легендой, поэтому он и так знал, о чем я говорю.

— Врач использовал щипцы, и использовал не очень умело. Порвал вам ухо, щеку и шею, проткнул барабанную перепонку. А когда достал вас из матери, вы не дышали.

Бабушка взяла младенца у врача, побежала к раковине, сунула под струю холодной воды и держала под ней, пока он не закричал.

— Доктор, скорее всего, признал бы вас мертворожденным. Вы вошли в этот мир в борьбе, сэр, и с того самого момента уже не переставали бороться до самой смерти.

Я посмотрел на часы. За пять минут предстояло сделать многое, и от моего успеха или неуспеха зависела судьба мистера Синатры и моя жизнь.

Поскольку его родители работали, а мать еще и принимала активное участие в деятельности местного отделения демократической партии, юным Фрэнком никто не занимался. С шести лет ему частенько приходилось самому готовить обед, а иногда есть что придется, если мать в силу занятости забывала зайти в магазин за продуктами.

Одинокий, чуть ли не отчаявшийся, он мотался по домам родственников и друзей. Люди говорили, что не знают второго такого тихого мальчика. Он сидел в углу, слушал взрослых, и его это полностью устраивало.

— В подростковом возрасте мать опять вошла в вашу жизнь. Всегда что-то требовала. Устанавливала высокие стандарты и отличалась властным характером.

Она не верила в его шансы сделать карьеру на сцене, успехи Фрэнка не убедили ее, даже когда он стал самым знаменитым певцом мира.

— Но, сэр, вы — не Элвис. Вы задержались здесь не потому, что не хотите увидеться с матерью в последующем мире.

Лицо Синатры стало воинственным, словно, призрак или нет, он собрался врезать мне за мысль о том, что он задерживается в этом мире из-за своей любимой матери.

— Ваша мать могла раздражать, придираться, давить… но она вас любила. Вероятно, вы понимали, что ваша способность постоять за себя обусловлена тем желанием не уступать в спорах с ней.

Мистер Синатра посмотрел на дверь, рукой показал: надо торопиться.

— Сэр, если уж мне предстоит умереть здесь этим вечером, по крайней мере я попытаюсь помочь вам уйти из этого мира до того, как покину его сам.