Читать книгу "90 миль до рая - Владимир Ераносян"

Че прибыл в бывшую колонию Франции как участник афроазиатской экономической конференции и уже без эзоповых стилистических конструкций обрушился там на СССР. Фидель не верил своим ушам, слушая радио, но эти слова действительно исходили из уст его друга:

– Советский Союз продает свою помощь народным революциям, исходя из эгоистической политики, далекой от великих задач международного рабочего класса… Как можно говорить о «взаимной выгоде», когда на сырье, добытое с таким трудом бедными странами, и на технику, созданную на гигантских автоматизированных заводах, установлены одни и те же цены мирового рынка? Если мы ведем подобные отношения между нациями с большим индустриально-техническим потенциалом и нациями, еще не вышедшими на столь высокую ступень развития, мы признаем, что развитые соцстраны являются в определенном смысле пособницами империалистов!

Если бы в момент выступления Че Кастро находился рядом, он в порыве гнева разорвал бы аргентинца на куски. Не потому, что был не согласен с ним. А потому, что нельзя рубить руку кормящего, что Че в силу своей горячности попытался сделать в Алжире.

Когда Че вернулся на Остров, гнев Фиделя был несколько нивелирован выволочкой из Москвы, оскорбленной спичем «чрезвычайного посла Кубы». Раздражение от нагоняя «старшего брата» освежило в памяти Фиделя те тяжелые дни Карибского кризиса, когда Советы и Штаты договорились о мирном урегулировании ракетного вопроса за спиной кубинской стороны. Такова судьба малых стран. Империи жертвуют ими, как безмолвными пешками, в бесконечных хитросплетениях и компромиссах политических гамбитов. Но ведь пешкой в данном случае они посчитали его, лидера суверенного государства, отстоявшего свое право на жизнь, как Давид, сразивший Голиафа. Гордость кубинца. Она одинакова для всех. Однако Фидель понимал, что если он не подавит ее сейчас, то хуже будет не ему – это сущая ерунда, плохо будет его народу.

Да, гнев прошел. Еще и потому, что Фидель верил в искренность поступков неисправимого романтика Че, ответом которого на безвыходную ситуацию всегда был необдуманный, спонтанный радикализм. Однажды в юности, в рождественскую ночь, Эрнесто бросился вплавь преодолеть бурную реку, разделяющую веселящихся здоровых людей с обитателями лепрозория для прокаженных Сан-Пабло. Его влекла к больным жалость, придававшая ему силы и заставляющая присоединиться к обреченным на скуку. И его меньше всего пугало водное препятствие, которое доселе не переплывал никто излюдей…

И сейчас, когда все валилось из рук, когда он запутался в своих ипостасях, Че видел только один выход – все, как он, должны бескорыстно протянуть руку помощи слабым. Советский Союз должен оплатить национальные революции в отсталых странах, не требуя ничего взамен. Он хотел соединить несоединимое, призывая к свободе, равенству и братству тех, для кого эти слова превратились в идеологию, но уже не имели смысла…

Тогда, в лепрозории Сан-Пабло, ему удалось доплыть до прокаженных и услышать ликование с обоих берегов неукротимой прежде реки. Но что было потом? А ничего. Жизнь продолжалась. Че уплыл вниз по Амазонке на сооруженном новыми друзьями плоту «Мамбо-танго». Здоровые жили автономно, больные – в изоляции.

Че рукоплескали, им восторгались одинаково как в бывших колониях, слаборазвитых странах, недавно вдохнувших аромат независимости и пока не успевших его распробовать, так и в странах развитого социализма. Он способен был вызвать восхищение собственным героизмом и у тех, и у других. Но его попытки расшатать устои, изменить жизнь, выстроить новую мораль, сконструировать нового человека столкнулись с непониманием, а затем и с открытым неприятием этих устремлений советской элитой – народившегося класса партийной номенклатуры, якобы не имеющей ничего, но на деле являющейся крупнейшим в истории монополистом. Хозяином самой большой страны со всеми ее богатствами. Неограниченным властителем судьбы своего народа и народов государств-сателлитов.

Этот класс не мог терпеть посягательств извне от равной по силе сверхдержавы. Но более всего его раздражал новый Симон Боливар по имени Эрнесто Гевара, посмевший поплыть против течения, противопоставить утвержденной Политбюро – авторитетнейшим советом мудрецов – политике «мирного сосуществования государств с различным общественно-политическим строем» свою непримиримую, фанатичную революционность. Она грозила разжечь мировой пожар и тем самым поставить под угрозу само существование человечества, а следовательно, разрушить и их благополучную, скрашенную многими прелестями и обычными человеческими радостями жизнь. Да кто он такой, этот неудавшийся реформатор, чтобы поучать, диктовать, шантажировать!

Из Москвы Фиделю недвусмысленно дали понять, что он должен либо усмирить пыл своего не в меру ретивого коменданте, либо избавиться от него, пока он не наделал еще больших глупостей…

– На Кубе не должно быть двух политических мнений! Или ты с нами, или выплывай сам по себе! Но тогда денег больше не дадим, – нервно отрезал в телефонном разговоре с Кастро по закрытой линии связи тогда еще не чавкающий Брежнев. – А то мы их несладкий сахар скупаем, к едрене фене! Когда у нас свеклы хоть жопой жри! На хрена нам, думаешь, ваш гребаный сахар сдался?! А они еще гавкают на весь мир, империалистами обзывают! Мы что ж, должны вам чего? А вот вы нам задолжали до хрена! Еще с никиткинских времен!

Фидель пообещал разобраться. Но он не знал, как поступить. Ведь он любил аргентинца всем сердцем, понимал Че, но не мог взять в толк, почему Че не хочет понять его. Распутать этот клубок противоречий мог только разговор по душам. И он состоялся. Друзья беседовали два дня и две ночи…

– Мы не можем действовать самостоятельно, иначе мы останемся в полной изоляции, без поддержки, – увещевал Фидель. – И тогда мы погибнем.

– И пусть. Революция или смерть! Разве не так мы воодушевляли на неравный бой своих людей? – отбивался Че.

– Мне не жалко наших жизней – мы затеяли эту войну. Но почему ты думаешь, что можешь распоряжаться судьбами всех до единого кубинцев. Ты не допускаешь мысли, что они могут хотеть мирно возделывать свои поля, работать на благо своих семей, во имя будущего своих детей? Мы – маленькая страна. Мы вынуждены маневрировать в политике между сильными. Таков наш удел.

– Таков удел слабого, – не сдавался Че. – Мы можем поднять третий мир и стать его лидерами.

– Значит, я правильно подумал. Речь идет о власти. Лично я готов довольствоваться лидерством на Кубе.

– Тогда наши пути должны разойтись, – со слезами на глазах вымолвил Эрнесто. – Помнишь, в Мексике, когда зародилась наша дружба, ты кое-что обещал мне?

– Я помню все, – обнял его Фидель, и из его глаз тоже хлынули слезы.

– Выполни свое обещание, – попросил аргентинец друга…

* * *

Выполнение этого обещания на тот момент было лучшим решением для них обоих, для двух героев, которых народ Кубы любил одинаково горячо, но за разное, даже противоположное. Че за то, что он, оседлав своего Росинанта, бросал боевой клич, призывал их к вечной борьбе, гарантируя победу или смерть. Он видел в них таких же бесстрашных герильерос, как он сам. Он не простил бы им малодушия, как не простил бы себе предательства…