Читать книгу "Убийства в монастыре, или Таинственные хроники - Юлия Крен"

— Он сын господина, — сказала она испуганно, — и хотя господин не слишком много времени уделяет ему, мы не должны препятствовать тому, чтобы он проявлял свою волю. Не мы, а отец должен воспитывать его.

— Вы что, хотите сказать, что никто не думает о его воспитании? — решительно спросила София. Ее пугала не вероятность того, что Теодор опрокинет на себя меч, а угроза шума, который может на долгое время нарушить тишину этого дома.

— Он несчастный ребенок! — жаловалась кормилица. — Красавица мать умерла. Отец с тех пор избегает смотреть на него, потому что мальчик всем своим видом напоминает ему о Мелисанде. А тетка Аделина, у которой он так долго жил, всегда уделяла больше внимания своим собственным сыновьям.

«Что меня вовсе не удивляет», — подумала София, глядя на мальчика, который хотел казаться сильным, а выглядел неловким и болезненным. Его глаза растерянно блуждали вокруг, как будто он искал того, кто мог бы подтвердить его слова. В них сквозило такое отчаяние, что София вспомнила о времени, когда ей самой запретили то, чего ей больше всего хотелось — читать и писать.

Тяжелый меч находился угрожающе близко от бледного лица ребенка. Но по-прежнему никто не хотел вмешиваться.

Тогда вперед вышла София, схватила Теодора за плечи так же сильно, как когда-то Изамбур, и молниеносно выхватила у него меч.

— Прекрати кричать, глупый ребенок! — рассержено обратилась она к мальчику. — И послушай меня наконец! Я сказала, что ты никогда не станешь рыцарем. Твое тело слишком слабое, а с такой ногой ты никогда не сможешь нормально ходить. Неужели ты думаешь, что такое создание, как ты, рождено для битв? Ха! Ты только лошадей повредишь, когда станешь взбираться на них!

Голубые глаза ребенка изумленно расширились. Мальчик еще никогда не слышал голоса, который звучал бы так строго и неумолимо. Но вместо того чтобы протестовать, он задрожал, споткнулся, упал на землю и горько заплакал.

— Но кем я тогда стану?

— Слезы тебе не помогут. Прекрати реветь! — София снова схватила его и поставила на ноги. — Нет, рыцарем ты никогда не будешь, ты ведь инвалид. Попробуй-ка лучше что-нибудь выучить.

С этого момента воспитание Теодора София взяла на себя и при этом следовала своим интересам.

В дом позвали учителя, которого звали магистр Жан-Альберт.

Он учился в школе Сен-Женевьев семи искусствам и теперь изучал теологию. Он с радостью воспользовался случаем подзаработать в доме Гуслинов, хотя ему и мешала дерзкая баба, которая постоянно сидела на занятиях вместе с Теодором и своими вопросами сбивала его с толку

В то время как мальчику только предстояло изучить латынь и греческий, она уже свободно говорила на обоих языках. Она хотела знать, какие книги любили читать парижские ученые. Оказалось, что среди них были книги некоего Пьера Абеляра, который, хотя и умер и за некоторые из своих рукописей был осужден церковью, подарил мальчику волнующую весть о том, что Бог ценит в нас не нашу силу, а дух и свободу. Такие ученые, как Давид из Динанта или Амальрик Венский, постоянно цитировали одного греческого философа, о котором еще нельзя было точно сказать, можно ли его использовать в христианской теологи: Аристотеля.

Магистр Жан-Альберт был склонен, скорее, не согласиться с ним, но еще больше, чем его революционные коллеги, его выводила из себя София.

Почему она не может сидеть молча? Зачем мешает мальчику, когда он с трудом пытается выучить что-либо, и требует, чтобы он учил быстрее, иначе его ждет жалкое существование? Разве она не должна ходить за покупками и хлопотать на кухне?

О, как ужасно, что люди стали забывать обычаи! В Париже это можно было наблюдать повсюду. Не только у Софии вызывало ужас свежее мясо (она привыкла только к сушеному), даже порядочная в прошлом парижанка предпочитала теперь покупать готовую зажаренную курицу или колбасу у мясника, вместо того чтобы самой ощипать ее или забить свинью. Конечно, вкусный запах, исходящий от только что поджаренного мяса, был крайне приятен и даже прогонял страшную вонь от грязной Сены и нечистот, которые выбрасывали на улицу прямо из окон.

Но тем не менее такая женщина, как София, не должна присутствовать на занятиях своего пасынка и призывать его к усердию бранью или даже затрещинами. Было бы гораздо лучше, если бы она думала о том, когда стирать белье и чем — золой или мылом.

Но прежде всего, не должно быть того, что случилось однажды. Теодор мучился над одной строкой из рукописей Боэция,

Софии наскучил его коверканный перевод, и она, откинувшись на спинку стула и скрестив руки на груди, скучающим тоном продолжила текст за Теодора, при этом не глядя в книгу, а безошибочно процитировав его по памяти.

«Следовательно, то, что произойдет в будущем, не является необходимым до того момента, когда происходит, а не обретя существования, не содержит необходимости появления в грядущем».

Теодор посмотрел на нее, широко раскрыв глаза от изумления.

— Как вы можете быть такой умной? — спросил он, едва переводя дыхание.

— В моей голове помещается больше, чем в самой толстой книге, — ответила она насмешливо и в то же время с гордостью. — Напрягись и постарайся, чтобы у тебя получалось так же, как у меня!

Магистр Жан-Альберт недовольно буркнул, когда она заявила, что упражнение такое легкое, что ей зевать охота. «Проклятая баба!» — пронеслось у него в голове. «Проклятая баба!»

Однако он не осмелился сказать это вслух, ему не хотелось вступать в открытую борьбу с хозяйкой дома. Вначале он еще надеялся, что в дело вмешается Бертран, но потом понял, что тот целые дни просиживает в своем кабинете. Так что ему не оставалось ничего другого, как время от времени хмурить лоб, пропускать колкие замечания Софии мимо ушей и подсовывать ей иногда из мести такой текст, например Иоанна Златоуста, в котором он четко объяснял, что женщине подобает рожать детей и вести хозяйство, но не более того.

Изидора же свое недовольство выражала открыто.

— Что вы делаете с мальчиком? — спросила однажды ревнивая сарацинка, и ее здоровый глаз строго глядел на Софию. Обычно в ее присутствии из-за грозного черного глаза София чувствовала себя неуютно. Но теперь она подумала о том, как забавно, что все в доме Бертрана обладают каким-то физическим недостатком: Изидора наполовину слепа, Бертран лишен мужской силы (или, по крайней мере, так утверждает), а Теодор — инвалид.

Она насмешливо улыбнулась сарацинке.

— В этом доме мальчиком никто не занимается. Почему бы мне не указать ему путь, по которому он сможет идти всю жизнь?

Изидора мрачно кивнула.

— Да... да, вы правы. Несчастье Мелисанды тяжелым бременем легло на всю семью. Но все будет хорошо, если только Бертран... в настоящее время он не имеет возможности заниматься сыном, потому что...

Она говорила путано, вновь намекнув на тайну, хранившуюся в одной из комнат на верхнем этаже. София устала от всего темного, колдовского и не хотела касаться этого. Она вспомнила о проклятии, наложенном на нее Гретой. Хотя она и чувствовала удовлетворение от того, что оно не сбылось, все же в ее ушах иногда раздавалась эта угроза, так же как и крик Изамбур.