Читать книгу "Халява для раззявы - Кондратий Жмуриков"

Мерзеева дождалась пока подружки-старушки вышли на остановке и поспешила за ними. Извинившись, оно сказала, что стал невольной слушательницей разговора и попросила адрес. На ходу Нина Михайловна придумала страшную сказочку о пропавшем зяте и безутешном горе дочери, что собственно говоря, было почти правдой.

Мерзеева решила отложить обед и попытать счастья в последний раз. Старушка жила на окраине Кукуевска, в маленьком покосившемся деревянном домишке. На воротах висела стершаяся от времени, замызганная табличка: «Осторожно, злая собака». Мерзеева открыла калитку, поискала глазами собаку и громко позвала хозяев:

– Эй, есть тут кто-нибудь? Ау! Ау!

Ответа не последовало, но и собачьего лая то же. Нина Михайловна робко вошла во двор, на всякий случай, (вдруг придется ретироваться бегством) калитку оставила открытой. Во дворе было довольно грязно, валялись какие-то битые горшки, дырявые кастрюли, обрывки газет, старая обувь. Да, не похоже, что живущие здесь пользуются успехом.

Нина Михайловна поднялась по грязному, с налипшими комочками грязи крыльцу, и постучала в дверь. Ничего. Мерзеева толкнула дверь и та раскрылась, приглашая войти. Нине Михайловне стало немного боязно. Дверь показалась ей пастью огромного чудовища, готового проглотить свою жертву.

Прихожая оказалась маленькой и темной, а главное какой-то нежилой. Ни коврика на полу, ни тапочек, ни вешалки с одеждой. Абсолютно ничего. Нина Михайловна уже пожалела, что ввязалась в эту авантюру. Но снявши голову, как говориться, по волосам не плачут. Мерзеева как можно громче затопала ногами, предупреждая о своем появлении, хозяев квартиры, и вошла в комнату.

Комната являла собой разительный контраст с убогим двором и прихожей. Светлая, просторная, с белыми занавесочками на окнах, с иконками в углу и зажженной лампадкой. По стенам были развешаны пучки с сухой, душистой травой, на подоконнике стояли баночки с ягодами, грибами и какими-то маленькими юркими червячками-козявками. У стены возвышалась здоровенная русская печка, которую Нина Михайловна видела только на картинках. На печке лежало ситцевое одеяло из разноцветных кусочков. По середине комнаты стоял широкий деревянный стол и две большие длинные лавки. На столе стояла свечка в маленьком стаканчике, аккуратной стопочкой высились какие-то книги в темных потрепанных переплетах.

– Хозяева, есть кто-нибудь дома? – громко произнесла Нина Михайловна, подходя к столу, рассматривая книги.

– Есть, есть, чего раскричалась, – неожиданно раздался за спиной Мерзеевой чей-то скрипучий голос.

Нина Михайловна аж подпрыгнула на месте. Она резко обернулась и увидела появившуюся как бы из ниоткуда сморщенную маленькую горбатую старушонку, похожую на сказочную Бабу Ягу. Только чистенькую и добрую. Женщина внимательно посмотрела на Нину Михайловну и проговорила:

– Что потеряла? Али обидел кто?

– Потеряла, потеряла, – в конец растерявшись ответила Мерзеева.

– Ну, коли пришла, садись к столу, посмотрим, что сделать можно.

Варвара уселась на скамью, зажгла свечу и помолившись раскрыла большую книгу с пожелтевшими станицами. Нина Михайловна с любопытством заглянул внутрь – буковки с ятями, непонятые слова. «Церковные, что ли?» – предположила Нина Михайловна.

Старушка еще раз перекрестилась, оборотившись к иконе, висящей в углу и спросила:

– Крещеная? Православная?

– Да, да, – торопливо ответила Мерзеева. В подтверждении своих слов она показала крестик висящий на золотой цепочке.

Варвара неодобрительно покачало головой:

– Золотой. Крест должен быть простым, медным, да на суконном гайтанчике. Так к Богу ближе. А это… Сует-сует, гордыня людская. Ладно, крестись и читай молитву.

Мерзеева неумело перекрестилась и прочитала молитву с листа, поданного Варварой. Ведунья полистала книгу, посмотрела на свечу и сказала:

– Пропажа найдется, но тебе не достанется. А человека этого ты встретишь, в скором времени. Только не узнаешь. Женщина с собакой.

Нина Михайловна ничего не поняла. Найдется это хорошо, но не достанется? Это мы еще посмотрим кому она достанется! Ишь ты, не достанется, да она за свое добро горло перегрызет, если понадобится, дочь родную не пожалеет (вернее, уже не пожалела). А женщина с собакой? Причем-тут собака. Нет, гонит бабка, точно всякую ерунду городит. Ведунья. Да она такая же ведунья, как Нина Михайловна, берлинский летчик.

Раздумья Нины Михайловны были прерваны бабкой Варварой:

– А еще скажу тебе, нехорошо ты живешь, не правильно. Черно все вокруг тебя и страшно. Остерегись. Подумай пока не поздно. Ты всем только тяжесть несешь.

Мерзеева не стал дослушивать бабкины наговоры, наскоро попрощалась и вышла.

– Вот дура-то, поверила, в ересь всякую. Хорошо хоть денег за сове гадание не отдала. Пусть поищет дураков в другом месте и мозги им пудрит – рассуждала Нина Михайловна сама с собой в слух, покидая избу бабки Варвары. Она просто не предполагала, что в скором времени слова женщины сбудутся, может быть тогда она отнеслась бы к ним иначе. А, впрочем, применении в реальной жизни сослагательного наклонения, вещь не совсем уместная.

Нина Михайловна поторопилась домой, потому что до назначенного свидания с Михеичем оставалось совсем мало времени. А она еще собиралась заглянуть к парикмахеру и маникюрше. Сегодня Мерзеева хотела предстать перед поклонником во всем своем великолепии. Свидание, а это было именно свидание, а не тривиальный поход в гости или в кино, заставляло замирать сердце Нины Михайловны, которой казалось, что чувства влюбленности остались для нее далеко в прошлом.

* * *

Пробуждение после грандиозной пирушки – вот ложка дегтя в бочке меда. Костик с трудом разлепил глаза. Состояние было как поле прыжка с парашютом, когда этот самый парашют не раскрылся в нужный момент. Костик осторожно открыл один глаз, потом второй и уставился в потолок. Картина до боли знакомая. Тоненькие кусочки паутины, болтающиеся в углу комнаты, желтоватые потеки на потолке, трещинки.

Сивухин знал все «свои-мои трещинки» как пять пальцев. Каждый раз приходя в себя после грандиозной попойки он давал себе клятвенное обещание: «Побелить потолок». Но как только похмельный синдром отступал и Сивухин забывал об обещании.

Сивухин прислушался к звукам родной коммунальной жизни. Тяжело ступала Нина Михайловна Мерзеева, торопливыми легкими шажками передвигалась Машенька, шаркала шлепанцами Зиночка, разбитная-разведенка, лелеявшая мечту о Козябкине. Самого Козябкина слышно не было. То ли еще спал, то ли уже работал. Остальные соседи не значившиеся в табличках под звонками, но живущие в их квартире, звуков не издавали.

Сивухин отыскал огрызок засиженного мухами зеркала и взглянул на свое отражение. Помятое лицо, мешки под глазами, взлохмаченные волосы. Костик высунул желтоватый язык, оттянул нижнее веко и вздохнув произнес:

– Никто меня не любит, всем я противен, я сам себе противен. Сирота я горемычная, некому даже стопочку подать, похмелить…