Читать книгу "Те, кто охотится в ночи - Барбара Хэмбли"

Теперь там была площадь с фонтаном в стиле Возрождения, ограниченная серой тушей крытого рынка — с одной и коричневыми меблирашками — с остальных трех сторон. Исидро говорил, что вампир церкви Невинных Младенцев спал в усыпальнице — точно так же, как Райс Менестрель спал в усыпальнице старой церкви Сент-Джайлза возле реки в то время, когда город еще не разросся до такой степени, чтобы обитатели его перестали замечать друг друга и уж тем более незнакомцев с бледными лицами, движущихся в ночной толпе…

И вот, стоя теперь рядом с Исидро и напряженно вслушиваясь в приближающиеся почти неслышные шаги за дверью, Эшер размышлял, не сохранилась ли эта усыпальница под землей подобно подвалу под домом Кальвара в Ламбете — забытая всеми, кроме тех, кому нужно надежное укрытие от солнечного света.

Вампиры могли это знать. Это и многое другое. Осмотрев площадь Невинных Младенцев, он направился затем по рю Сен-Дени к серой глади реки, мерцающей между сизыми домами по обоим берегам. Для этих берегов весь этот ошеломительно чистый город с его незапятнанными улицами и осенней ржавой листвой каштанов был всего лишь тонкой корочкой на темной трясине прошлого.

Эшер постоял на набережной Сены, разглядывая серую путаницу мостов вверх и вниз по течению, готический лес шпилей, толпящихся на Иль де ля Сите, и квадратные дремлющие башни собора Нотр-Дам. А под ними на мостовой виднелись массивные чугунные решетки, перекрывающие путь в подземный лабиринт парижской канализации.

— Сточные трубы? — Элиза де Монтадор наморщила длинный нос в гримаске отвращения; ее бриллианты мигнули в сиянии газовых рожков. — Какой вампир в здравом уме станет посещать сточные трубы?! Брр!

Она притворно содрогнулась. Все ее жесты (отметил про себя Эшер) были театральны — явная имитация человеческих манер, словно ей пришлось учить их заново. Уж лучше откровенная невозмутимость дона Симона — он, кстати, стоял за спинкой ее дивана, положив на резное дерево руки в серых перчатках, более неподвижный, чем когда-либо (окаменелый за несколько столетий, как сказала бы Лидия).

— Вы когда-нибудь там охотились? — Хотя никто из прочих вампиров в этом длинном с золочеными обоями салоне к ним не приближался, Эшер слышал за спиной их тихие быстрые голоса, похожие на шелест ветра. Они со сверхъестественной быстротой играли в карты и сплетничали. Сидя в кресле времен Луи XVI как раз напротив Элизы, Эшер чувствовал, что они поглядывают на него и прислушиваются, как могут прислушиваться одни лишь вампиры. Было в них что-то от насмешливо-гибких акул, кружащих у поверхности в полной уверенности, что берега пловец просто не успеет достичь. В углу салона высокая девушка, чьи смуглые плечи темнели, как бронза, над устричными тонами платья, играла на фортепьяно — Чайковский, но в какой-то странной синкопированной чувственной манере.

— Чтобы заработать ревматизм? — Элиза рассмеялась ненатурально и принялась обмахиваться веером из лебединых перьев.

— И ради чего, наконец? — Один из грациозных молодых людей, составляющих ее свиту, небрежно оперся на край дивана. Волосы у него были каштановые, глаза — светло-голубые, черты лица — приятно-округлые. Такое впечатление, что Элиза творила птенцов, исходя исключительно из смазливости исходного материала. Подобно остальным ее птенцам, одет он был по последнему слову моды; его черный вечерний костюм эффектно оттенял белизну рубашки и бледность лица. — Ради какого-нибудь мусорщика, убить которого можно без разговоров и не подкрадываясь? Что же в этом приятного? — Он улыбнулся Эшеру, блеснув клыками.

Элиза пожала алебастровыми плечами.

— Во всяком случае, их инспекторы весьма тщательно считают мусорщиков, когда те уходят вниз и когда выходят наверх. Все они канальи, как говорит Серж, и охотиться на них и впрямь не очень приятно. — Она улыбнулась; зеленые глаза вампирши алчно мерцали, как у сладкоежки, почуявшей заветное лакомство. — Там внизу восемьсот миль сточных труб! Он бы высох, как чернослив, этот Великий, Ужасный, Древний Вампир Парижа, которого никто никогда не видел…

— Как насчет катакомб? — мягко спросил дон Симон, не обращая внимания на насмешливый тон. Странное молчание возникло в комнате. Фортепьяно смолкло.

— Конечно, все мы там побывали. — Смуглая девушка встала из-за инструмента и направилась к ним с ленивой нарочитой медлительностью, что выглядело не менее опасно, чем обычная стремительная грация вампиров. Инстинктивно Эшер сосредоточил внимание на идущей, чувствуя, что она в любой момент может пропасть из виду. Все здесь говорили по-французски (причем речь Исидро, как он и предупреждал, была не только старомодной, но и отличалась какой-то странной детской напевностью), однако фразу девушка произнесла на английском, да еще и с явным американским прононсом. Несмотря на подчеркнутую неторопливость движений, она оказалась за креслом Эшера гораздо быстрее, чем он мог это предположить; ее маленькие руки праздно скользнули по его плечам, как бы оценивая его сложение сквозь толстую шерсть пальто. — Там тоже считают и рабочих, и туристов. Ты ведь пряталась там, Элиза, во время осады, так ведь?

Была в ее голосе некая тайная иголочка, и зеленые глаза Элизы вспыхнули при упоминании о бегстве от мятежных коммунаров.

— Кто бы не прятался в те времена! — помедлив, сказала она. — Я пережидала там террор вместе с Генриеттой дю Кен. Там уже не было склепов, как тебе известно, там были каменоломни. Наверняка Генриетте казалось, что в катакомбах может скрываться кто-нибудь еще. Но сама я там ничего особенного не видела и не слышала. — Произнесено это было с некоторым вызовом.

— Но ты была тогда еще птенцом, — мягко заметил дон Симон. — Так или нет?

— Птенцом или не птенцом, но слепой я не была. — Полуигриво-полураздраженно она хлопнула его веером по костяшкам пальцев. Однако в тот момент, когда пластинки слоновой кости щелкнули по резной спинке дивана, руки дона Симона там уже не было. Элиза повернулась к Эшеру — приятная цветущая женщина, если бы не этот нечеловеческий блеск зеленых глаз — и пожала плечами.

— Это было так давно… А ближе к концу Генриетта боялась всего. Франсуа и я охотились для нее в толпах, что бродили тогда по ночам, приводили ей жертвы. Да, и сильно рисковали: завидев платок не того цвета, они тут же вопили: «На фонарь!» — и кидались на тебя, как псы. Франсуа де Монтадор, видите ли, был в свое время хозяином этого особняка. — Она повела рукой, правильной и изящной, как на рисунках Давида; качнулись белые перья в ее прическе.

Кроме газовых рожков, здесь еще была добрая дюжина огромных канделябров; свет дробился в хрустальных подвесках люстр, в высоких зеркалах вдоль одной стены и в темном стекле двенадцатифутовых окон — вдоль другой, как бы окружая хозяйку неким зловещим ореолом.

— Он, Генриетта и я были единственными, кому удалось пережить террор, хотя Франсуа в итоге не избежал гибели. Уже после того, как все это кончилось… — Она снова пожала плечами, словно желая обратить внимание присутствующих на их белизну.

Смуглая американка все еще стояла за спиной Эшера, положив ему руки на плечи. Сквозь толстую ткань он ощущал, насколько они холодны.