Читать книгу "Банда 5 - Виктор Пронин"

— Думаю, они всегда это знали, — потупив взор, заметил Худолей, когда Пафнутьев изумился заокеанской осведомленности. — Но, как настоящие журналисты, свои знания скрывали.

— Они и о тебе знают? — весело спросил Пафнутьев.

— Разумеется, Павел Николаевич.

— Ни фига они не знают! Фырнин им выдал наши телефоны! Сам признался, когда я с ним перед передачей разговаривал. Хотел даже мой домашний им дать! Совсем ошалел мужик!

— Весь город ошалел, Павел Николаевич, — заметил Худолей.

— Ладно, что у тебя?

— Слюнка совпала, Паша, — улыбнулся Худолей. — Полностью. И одна слюнка, и вторая принадлежит одному человеку.

— Не понял? О какой слюнке речь? Что ты несешь?

— Вобликовская слюнка, вобликовская, Паша! Когда он в душевном волнении лузгал семечки сначала на лестнице перед убийством, потом при нас в квартире, потом еще и меня угостил по дурости своей...

— А! — хлопнул Пафнутьев себя по лбу. — Значит, совпала?

— На все сто, Паша!

— А нож?

— Я собрал нескольких афганцев, они опознали его!

У некоторых есть точно такие. И даты на рукоятках выцарапывали, и хранят до сих пор, и сталь у этих ножей плохая...

— Так, — крякнул Пафнутьев, усаживаясь за стол. — Так, — повторил он и с силой потер щеки ладонями. На столе у него уже лежал адрес магазина, в котором работала погибшая Валя Суровцева. Оперативники, допросившие продавцов, добавили к портрету неизвестного Коли еще несколько черточек. Оказывается, немногословным он был, можно сказать, даже молчаливым. Достаточно робким выглядел — не всегда решался сразу подойти к Вале, сказать что-то, попросить. А просил он чаще всего бутылку портвейна. Не водку, не сухое вино, а именно портвейн. И Валя ему этот портвейн давала, так же как Коля, со своей стороны, всегда через день-второй возвращал деньги. Провожать он ее не провожал, то ли не решался, то ли к вечеру занят бывал. И еще вспомнила одна продавщица — мизинец на левой руке был у него поврежден. Последняя фаланга торчала в сторону, как бы надломленная.

Андрей всю ночь провел в военкомате и к утру пришел к Пафнутьеву с дюжиной личных дел афганцев, которые побывали в этой стране в годы, указанные на ноже.

— Вот, Павел Николаевич... Все Николаи, все служили в Афганистане, все с руками и ногами... На рост я уж не обращал внимания. На прически тоже — сами понимаете, за последние годы они обросли.

— Как там в военкомате? Помогли ребята?

— Не то слово! Едва узнали, кого ищем... Все на ночь остались! Ни один не ушел. Разве что уж военком нескольких девушек по домам разогнал.

Пафнутьев медленно перекладывал папки с личными делами афганцев, всматривался в мальчишечьи лица, вчитывался в фамилии, имена, но ни одно дело не остановило его взгляда, не привлекло внимания. Да он и не надеялся, что вот так сразу ткнет пальцем в убийцу.

— Значит, говоришь, живыми все вернулись... Матерям на радость, невестам на утеху, — бормотал он, снова и снова перекладывая папки. — То-то друзья веселились, то-то отцы поддавали при встрече...

Андрей молчал. Слова Пафнутьева не требовали ответа, да и понимал он — сам с собой разговаривает начальник.

— Что дальше, Павел Николаевич? — спросил Андрей. — Надо же когда-то одного выбрать...

— А что тут думать... Бери эти папки и топай к девочкам в магазин. Покажи фотки... Они же его видели. Да и мальчик у нас в запасе, у нас же мальчик есть. Хотя он может и не узнать... Здесь стриженые солдатики, а он видел заросшего по плечи матерого бандюгу...

— Да что-то не похож он на матерого, — проговорил Андрей.

— Вспомни ванну, наполненную кишками, печенью и всем добром, которое в человеке только можно найти... Эта девушка, между прочим, не столько его самого узнала, сколько его рубашку — стирала она ему эту рубашку, Андрей!

— С перепугу, Павел Николаевич... Так мне кажется.

— Ладно, дуй в магазин. Жду тебя через час.

Пришел опер и доложил, что в местных газетах не было объявления о продаже Суровцевыми дома. Ни в одной из десятка газет объявление не обнаружилось.

— Подожди, подожди! — забеспокоился Пафнутьев, — У меня же квитанция о том, что за объявление уплачены деньги. И сумма указана, и дата, и подпись... Тебе не нужно было перелистывать все подшивки газет, в квитанции и газета названа... Вечерка. И подпись завотделом рекламы... Мол... — начал было читать Пафнутьев, но дальше шли неразборчивые буквы, заканчивающиеся путаным росчерком. — Мол... Нет, не могу. Но то, что фамилия этого зава начинается с буквы М, это точно.

— Не было объявления, — угрюмо повторил опер. — Ни в вечерке, ни в других газетах.

— Как же тогда нашелся покупатель?

— А он может и без газеты найтись... Знакомый, родственник, сосед... Мало ли... — Опер передернул сильными плечами и отвернулся к окну, словно разговор ему уже наскучил.

— Зачем же тогда давать объявление? Зачем платить лишние деньги? Зачем нестись в редакцию на двух видах транспорта... Вся эта суета — зачем?

— Мало ли в жизни лишней суеты, — заметил опер, и с ним трудно было не согласиться.

— Так, — раздумчиво проговорил Пафнутьев, тяжело нависая над столом. — Объявление оплачено, в газете не помещено, а дом продан. Интересно получается, очень даже интересно. — Пафнутьев продолжал бормотать про себя одни и те же слова, но мысль его в это время совершала самые отчаянные повороты, виражи и петли, то запутываясь окончательно, то вырываясь на свободный простор полного недоумения. — Но ведь это... — Пафнутьев поднял глаза на опера и опять замер в неподвижности. — Продать дом — это не такое простое дело, а?

— А что нынче просто, Павел Николаевич? — вздохнул опер. — В туалет сходить — три тысячи плати. Если еще успеешь найти этот туалет... В трусах мокро, а три тысячи отдай! — воскликнул он с гневом. Пафнутьев понял, что тот делится пережитым.

— Я не об этом... Чтобы продать дом, нужно этому делу посвятить месяц жизни, а? Справки, нотариусы, доверенности, расписки, заключения бюро технической инвентаризации, милиции, домоуправления... Кто-то всем этим должен заниматься, а? А со стороны покупателя — своя суета, а?

— Сами и занимаются. Деньги экономят.

— Ни фига! — Пафнутьев медленно и раздумчиво поводил указательным пальцем в сторону. — Если хозяин обратился в газету, то он должен обратиться и к адвокату, а?

— Обратился. Адвокат ему и помогал.

— Какой адвокат?

— Сейчас скажу. — Опер достал маленький замусоленный блокнотик, долго, яростно листал его и наконец нашел нужную запись. — Вот он... Огородников его фамилия. Илья Ильич Огородников.

— Да? — негромко спросил Пафнутьев.

И больше ни звука не произнес. Опять навис над столом, поставив локти на полированную поверхность и подняв плечи так, что они оказались на уровне ушей.