Читать книгу "Девочка моя, или Одна кровь на двоих - Татьяна Алюшина"

Это она его сподвигла на изучение языка, восемнадцатилетнего Диму заело, что двенадцатилетняя шпингалетка трещит по-английски, как на родном, а он…

От тоски безбрежной на службе он выучил немецкий, это было уже проще – изучая английский, он выработал систему для себя, применимую к изучению любых языков, ну а французский совсем легко пошел. Между делом.

– Говорю, – признался он с допустимой долей самодовольства.

Она сияла серебром восторженных, как у той, далекой Машки, глаз:

– Это же малоизвестный, забытый французский поэт девятнадцатого века, его еще обвинили в шпионаже за то, что он писал «пить чаи», когда Франция воевала с Англией. Я только поэтому запомнила это стихотворение! А вы?

– А я набрел как-то на букинистическую лавочку в Лионе, перелистывал книги и наткнулся на эти строки, подумал: времена меняются, нравы остаются – и почему-то запомнил.

– Ну, говорите по-русски! Нам же тоже интересно! – капризно призвала девуля напротив.

Маша с Димой дружно повернулись на голос. Осип, слышно только для Димы, вздохнул рядом тяжко.

Пятна конфуза на лице Игоря Алексеевича разгорелись особенно ярко, оттеняемые белой нашлепкой на лбу, гости, слышавшие требование барышеньки, более открыто, чем Осип, покашливали в кулачок и вздыхали.

Похоже, только девуля и сидящая рядом с ней подруга, вчерашнее «украшение» пляжного отдыха Игоря Алексеевича и его друга, чувствовали себя раскованно и в полной радости.

Машка развеселилась: действительно, им же тоже интересно, что это гости тут надумали балаболить по-французски!

– Простите, вы что-то спросили? – весело уточнила она.

Девуля переглянулась с подругой: «А че я спросила-то? Ах да!»

– Я спросила, кем вы работаете!

– Я историк.

– А-а-а… – разочарованно, потеряв всякий интерес к объекту, протянула девица.

Игорь Алексеевич опомнился и поспешил спасать ситуацию – подскочил, подхватил бокал.

– Господа! – потребовал он внимания. – Предлагаю тост за прекрасную женщину, которая, не имея специальной подготовки, будучи простым историком…

На этом месте Осип многозначительно хмыкнул, Дмитрий услышал и решил, что устал Осип Игнатьевич от витиеватости построения фраз хозяином застолья, до этого гости уже пережили четыре пышно расцвеченных словесами и оборотами тоста.

– …не задумываясь ни на минуту, кинулась спасать тонущего человека! За вас, Мария Владимировна!

– Благодарю вас! – ответила Мария Владимировна.

Подняла бокал, и наблюдавший за ее движением Победный увидел на первой фаланге безымянного пальчика родинку в виде подковки.

«Моя!!!» – яростно, неистово, как наваждение, полыхнул в нем, сметая все препоны и запреты удерживаемый, контролируемый до сих пор костер.

Зарычало зверем, утробно, каждой клеткой, обожгло мозг!

«Не отпущу!!! Будь ты хоть трижды мать, хоть трижды чья-то жена!!! Как ты могла меня не узнать, черт тебя побери!!!»

Он не тост поддерживал, выпив махом остатки вина в бокале!

Сидя. Встать, как все мужчины за столом, выражая уважение даме, Победный не мог!

Все! Надо заканчивать этот балаган!

Он отвернулся: смотреть на Машку не мог – рычавший в нем зверь метался, отказываясь слушать его приказы.

«Сидеть!!!» – проорал Дима зверю внутри себя и щелкнул кнутом. Зверь присмирел, замер и попятился в нору, уступая воле более сильного противника.

А вот теперь спокойно подумаем!

Он посмотрел на Машку. Она выглядела напуганной. Интересно – почему?

И устала – проступили морщинки, незаметные раньше.

Боится его или себя?

Что бы то ни было, сейчас ей надо дать передохнуть. Поверить, что он ей не опасен, расслабиться. Дима потом у нее спросит, почему она была так напряжена и чего так испугалась.

Если он выкажет свой интерес сейчас – она сбежит! Факт.

«Ладно, Машка, расслабься, ни о чем не думай, отдыхай! Парни за тобой присмотрят».

– К сожалению, мне пора, – поднялся со своего места Победный.

– Как же так, Дмитрий Федорович? – ощутимо расстроился Игорь Алексеевич, подскакивая вслед за гостем. – Впереди коктейль, танцы и фейерверк!

– Жаль, но мне надо ехать. Дела. В Москве.

Про «дела» и Москву он упомянул исключительно для Машки – объяснять свои поступки и решения было не в правилах господина Победного.

Машка расслабилась, почувствовав общее «уф!» организма и сознания, и тут же расстроилась ужасно.

Вроде бы туча миновала ее стороной – он уезжает! Но он уезжает, и они больше никогда не увидятся!

– До свидания, Мария Владимировна, – галантно, но без прикосновений, отстраненно попрощался Дмитрий Федорович. – Очень приятно было познакомиться.

– Мне тоже приятно, – ответила она по-французски. – Удачи вам. Прощайте.

Как навеки простилась. А она и навеки…

– Прощайте, Осип Игнатьевич.

Маша ушла минут через десять после отбытия господина Победного со товарищи, сославшись на головную боль, не придумав ничего более оригинального.

Игорь Алексеевич поуговаривал больше для приличия, но к Марии Владимировне, «простому историку», он потерял всякий интерес, она скорее сейчас мешала ему своей «простотой», а главный гость для более близкого знакомства, для которого все и затевалось на самом деле, уже отбыл.

Машка захлопнула дверь номера, привалилась к ней спиной, стянула босоножки, отбросила их куда-то и, съехав по двери спиной, уселась на пол, вытянув ноги.

Она справилась! Она молодец!

Да и ни с чем особым справляться-то и не пришлось – только с собой. Дмитрий Федорович не выказал никакого интереса к ее персоне: ни человеческого, ни мужского.

Поприсутствовал в рамках светскости мероприятия, поддержал непринужденную беседу ни о чем, порадовал французским и убыл. В Москву!

А перед уходом обжег Машку пламенем непонятным, испугавшим!

Она и так весь вечер чувствовала его рядом всем телом, каждой клеткой, и ее правый бок плавился от его близости.

Но тот напалм, пыхнувший в нем и опаливший Машу, был иной силы и мощности и непонятного происхождения и напугал ее не на шутку.

Что с ним случилось? Что вызвало такой огонь? Она не узнает теперь уже никогда!

Господи, зачем он только появился в ее жизни?! Перебаламутил все!

Чтобы Машка поняла наконец со всей безысходной отчетливостью, что никогда никого не любила в своей жизни, кроме него?

– Черт бы тебя побрал, Дима Победный! Черт бы тебя побрал!