Читать книгу "Разборки дезертиров - Сергей Зверев"

С мыслью, что неделя в карцере была неплохим, как выясняется, отгулом, я стерпел серию оплеух, после чего меня бросили на свободные нары и оставили в покое.

Барак кряхтел, тужился и стонал во сне. Рядом со мной загибался от кашля бедолага со скрюченными пальцами. Затихал на несколько минут, опять начинал плеваться мокротой, устремляя на меня глубокие глазницы, и бормотал невнятные слова, из которых различалось только одно: «Эльвирочка…»

Я тоже провалился в беспамятство, дав себе слово быть смирнее новобранца и беречь силы.

Золотое правило обреченного: прими как есть и представь, что смотришь со стороны. По-другому и невозможно: этот абсурд никак не назвать реальностью. Сон какой-то. Я проснулся от зычных воплей вертухаев, ворвавшихся в барак.

– Подъем, скотины, строиться! – подлетел к моей кровати опухший Василий, долбанул прикладом по нарам. Я послушно поднялся. Он не стал меня бить, хотя по мятущейся физиономии было видно, что за это счастье он отдал бы целый ужин. Имелось пожелание свыше – с избиением строптивого прокурора временно подождать.

Известно, что собаки не любят, когда долго смотришь им в глаза.

– Чего глаза пялишь, падла! – взмахнул прикладом Василий… и перешел к соседним нарам. Человек, зовущий свою недоступную «Эльвирочку», уже не шевелился. Скрюченные пальцы вцепились в края шконки. Черные глазницы тоскливо смотрели в потолок. Мертвее некуда.

– Блин! – ругнулся Василий. – Еще один халявщик объявился. Чего только не сделаешь, чтобы не работать…

Сплюнул и поперся дальше, расталкивая живых. Измученные люди поднимались со шконок. Барак напоминал хаотично вздымающиеся помойные воды.

– Отмучился Иван Васильевич… – перекрестился тип со свинцовым лицом, одетый в отрепье. Он прошел мимо меня, не удостоив взглядом. Люди тянулись в проход. Протащилась Масяня, тупо глядя в пространство: лохматая, с отвислой грудью – уже не женщина, еще не покойница.

– Строиться, твари, шевелись, чего ползем, летать надо! – орали с разных концов барака вертухаи. Люди равнодушно сносили затрещины, выбирались на середину барака. Неуклюже выстраивались в две шеренги, замирали, опускали в пол глаза. Десятков семь или восемь. Я втиснулся между субъектом со свинцовым лицом и бледным человечком с ороговевшим черепом, стараясь занять как можно меньше места.

Помимо Ивана Васильевича остались лежать человека четыре. Охранники потыкали их прикладами и оставили в покое – толку от этих работников уже не было. Чертыхаясь по поводу непозволительной расточительности, опухший Василий развернул какую-то берестяную грамоту и огрызком карандаша начал делать поправки «личного состава». Буркнул что-то в рацию – явились четверо угрюмых, разрисованных наколками – пошел процесс выдворения покойников из обиталища живых. «Вечером пополним, – переговаривались меж собой вертухаи. – Считай, до ужина еще парочка загнется – рыл восемь надо заказывать».

– Итак, господа яркие индивидуальности! – обвел Василий мутноватым взором ломающийся строй. – Вставать быстро и строиться ровно мы так и не научились. Ну что ж, будем тренироваться – в вечернее и ночное время. А пока имеется для вас пренеприятное известие – на кухне вышел из строя котел, поэтому утренний прием пищи с участием вашей любимой перловой каши переносится на неопределенное время! Но это не значит, что вы опять ложитесь спать и наслаждаетесь цветными снами! Смотрите, какой прекрасный день занимается! Действуем по упрощенной схеме – марш на работу, и никакого нытья!

Тяжкий вздох просквозил по строю. Парень со свинцовым лицом чертыхнулся сквозь зубы, невольно покосившись на меня – не побегу ли закладывать?

– И часто здесь такое случается? – прошептал я.

– Случается… – отозвался тихим эхом оборванец. – Текут стабильно раз в месяц – как менструации у бабы… Эти котлы – ровесники Куликовской битвы: огромные, ржавые, прохудившиеся, в них даже грешников можно варить, не то что вонючую перловку…

– Приходилось бывать на кухне?

– А как же, парень… И ты побываешь… Здесь, как в армии – наряд на толчки, наряд на кухню: должен же кто-то дерьмо убирать, отходы вылизывать… Только в армии это считалось наказанием, а здесь вроде как за счастье. Правда, носишься на оплеухах, но можно чего-нибудь урвать…

– Глиной перекусите! – заржал Василий, насладившись тоскливой реакцией. – Превосходные лечебные и бодрящие свойства…

В принципе, этот нелюдь был где-то прав. От «глиняной» диеты еще никто не умирал. Вязкой породе приписывают бодрящие и лечебные свойства. В отдельных странах определенные сорта голубой и белой глины почитают за деликатес. Пшеницу смешивают с глиной. В Иране продается в продуктовых лавках съедобная глина. В Сибири делают сметану из оленьего молока и каолинита – одного из видов глины. Интересно, а калории в ней имеются?

– И чего стоим, тоскуем, жопы чешем?! – завопил Василий. – А ну, выходи из барака строиться! Да шевелите ходулями, заморыши!

Подлетели конвойные, заработали прикладами. Кто-то ахнул, рухнув на колени. Строй распался. Мужик с ороговевшим черепом, получив в плечо, суетливо развернулся, отдавив мне носок. Стадо баранов устремилось к выходу. У дверей стихийно возник затор. Кто-то из конвоя, забавляясь, выстрелил в потолок – толпа испуганно загудела, кто-то упал, заорал от боли, когда идущий следом наступил ему на ключицу; я почувствовал, как становлюсь песчинкой в безликой массе, закусил губу и занялся изгнанием кричащих эмоций…

Тупые бультерьеры с пеной у рта срывались с поводков. Двор, засыпанный щебенкой, дощатый забор, «старомодная» колючка (уж этого дерьма на три века намотали). Вертухаи на вышках в порядке развлечения палили поверх толпы. Стадо людей сбилось в плотную массу. Рыхлый узник с синдромом Дауна – плоская переносица, скошенные кверху глаза, складчатая шея – бился в припадке, заливая себя и окружающих рвотной массой. Недовольный Василий сварливо брюзжал, чтобы заканчивали пальбу – и так работать скоро будет некому. Толпа неслась по несчастному, который корчился в судорогах. Трещали полые кости. Скрипели ворота, бультерьеры исступленно лаяли, хватали за пятки отстающих. За воротами начиналась извилистая грунтовка, распахнулась долина, заросшая луговым разнотравьем. Скалистые островки, разбросанные по высокой траве, огрызки пятнистых пород. Покатые кручи теснились по краям Лягушачьей долины. Кромки скал – остроконечные, изломанные. До деревьев, растущих на вершине, можно было бежать целый день – под палящим солнцем, под перекрестным автоматным огнем… Рабов выстроили в колонну по два, погнали маршем. В плечо упирался субъект со свинцовой рожей, сзади хрипел доходяга с шелудивой головой. За спиной осталась огороженная зона концлагеря, мелкие подсобные строения, ютящиеся меж каменных пролысин; по фронту вырастал еще один забор, горы щебня, засохшая глина, опалубка в траншее, усиленная распорками из шпал и отдаленно напоминающая раскопки древнего Херсонеса…

О том, что сборище рабов, в принципе, разнополое, здесь почти не думалось. Сомнительно, чтобы мысли о сексе будоражили измученные тела. Да и конвоиров женская «половина» барака могла очаровать лишь после обильного употребления паленой водки. Разделение на пол отметилось после того, как нас загнали на какое-то сомнительное строительство и привязали собак. Появился «прораб» – лысый троглодит в джинсах и хипповатой жилетке, визгливо приказал прекрасному полу отделиться от сильного. Женщин было с десяток, только две или три отчасти сохраняли человеческий облик (новенькие – сообразил я). Пугливые, с дрожащими мордашками, в мешковине, обносках, не умеющие ходить в строю и постоянно наступающие подругам на пятки. Их погнали, отпуская скабрезные шуточки, за отвесную скалу, где за длинным покосившимся бараком виднелся проход в примыкающую долину. Последней ковыляла косолапая: стопы развернуты внутрь, ноги колесом…