Читать книгу "Смерть домохозяйки и другие тексты - Сара Даниус"

машине на 1,6 человека. По США в целом удалось достичь таких показателей только к концу пятидесятых. В 1928 году был открыт Bullocks Wilshire – первый универмаг для тех, кто закупается на машинах, с паркингом и всем прочим.

Если бы Вальтеру Беньямину посчастливилось добраться до Соединенных Штатов и обосноваться в Лос-Анджелесе со своими друзьями и коллегами – такими же эмигрантами, то он быстро обнаружил бы, что эти места не созданы для прогулок. Ему бы очень не хватало тротуаров, променадов, кафе. Если бы он захотел перекусить, его направили бы в ближайшую аптеку, где можно разжиться фаст-фудом (хлеб просто отвратительный, жаловался Брехт). Беньямину пришлось бы привыкать к иным формам восприятия, которые формируются при передвижении на автомобиле.

Универмаг Bullocks Wilshire символизировал апогей той логики социального развития, о которой писали Хоркхаймер и Адорно в «Диалектике Просвещения» – работе, которая стала плодом их совместного пребывания в США. Даунтаун, который некогда существовал в Лос-Анджелесе, медленно умирал. Перестали ходить трамваи. Культовые дворцы-кинотеатры вдоль Бродвея пришли в запустение.

Сегодня бывший даунтаун превратился в постмодернистский город-призрак, который пожирает «белых воротничков» днем и спешит выблевать их, как только сгущаются сумерки. После чего на улицах остаются только чиканос и бомжи. Большинство знаменитых дворцов-кинотеатров закрыты и заколочены, хотя и наделены статусом памятников архитектуры. Они превратились в бараки, где за бесценок продается дешевая импортная одежда.

Когда Адорно и Хоркхаймер писали «Диалектику Просвещения», им казалось, что рационалистическая идеология в США очень схожа с теми тенденциями в фашистской Германии, от которых они бежали. Безусловно, их пессимистические рассуждения носили универсальный характер, однако если присмотреться внимательнее, то легко увидеть, что одно определенное место будто отпечаталось на сетчатке глаза – Голливуд 1940-х годов. Это своего рода отправная точка в их рассуждениях об истории человеческого общества от Афин до Аушвица. Повсюду им виделись плоды мышления, прославляющего одинаковость, однородность и посредственность и не приемлющего различий и разнообразия. Адорно и Хоркхаймер находят истоки этого «инструментального» мышления в античной Греции времен Гомера, а его новые побеги видятся философам в современной массовой культуре.

Адорно и Хоркхаймер бичуют радио, кино и рекламу с отчаянной бескомпромиссностью, благодаря которой книга и приобрела такую известность – и за которую так сильно критиковалась. Вывод: вера в прогресс и технологии погубила человека. Просветительский проект обернулся массовым обманом с Гретой Гарбо на знамени.

Интересно, какой получилась бы «Диалектика Просвещения», проведи оба философа годы эмиграции не в Лос-Анджелесе, а в Нью-Йорке или Сан-Франциско. Или, скажем, в Атланте, штат Джорджия, – почему нет?

Книга была написана на немецком языке, как и большинство работ обоих философов, и издана в Амстердаме. Адорно как-то сказал, что этот труд – послание в бутылке их родине, Германии. В этом послании были размышления о Бетти Буп, Орсоне Уэллсе, Грете Гарбо, Чарли Чаплине, братьях Маркс и прочих феноменах массовой культуры, которые ясно свидетельствуют о «торжестве технологического разума над истиной»[71].

Самый важный материал для своего труда Адорно и Хоркхаймер получили, вероятнее всего, внутри немецкой колонии, члены которой владели всей необходимой информацией о местной киноиндустрии. История немецкой колонии берет свое начало в 1920-х годах, когда несколько видных немецкоязычных кинематографистов переехали в Голливуд и принимали непосредственное участие в создании «фабрики грез». Здесь следует назвать прежде всего такие имена, как Эрих фон Штрогейм, Эрнст Любич и Фриц Ланг. Уильям Дитерле, режиссер фильма «Горбун из Нотр-Дама», приехал в Голливуд в 1930 году и снискал себе известность, помимо прочего, постановкой массовых сцен, в которых были задействованы исключительно немецкоязычные статисты: хитрый трюк, позволявший держать при деле немецких эмигрантов.

Таким образом, исходные условия для работы Адорно и Хоркхаймера были идеальными. За самыми печальными историями о цинизме и жестоком рационализме киноиндустрии они могли обратиться к Генриху Манну, Дёблину, Брехту и другим своим знакомым.

Дух Адорно по-прежнему витает над Голливудом. Майкл Толкин, написавший сценарий по собственному роману для фильма Роберта Олтмена «Игрок» (1992), признавался, что самым сильным интеллектуальным переживанием в его жизни было знакомство с «Диалектикой Просвещения». Послание в бутылке совершило виток вокруг планеты.

6

В начале лета 1941 года Брехту удалось добраться до Соединенных Штатов, и обстоятельства этого путешествия были поистине драматическими. Во Владивостоке Брехт с семьей поднялся на борт зарегистрированного в Швеции судна «S. S. Annie Johnson», которое спустя два месяца прибыло в порт Сан-Педро в Калифорнии. Это был последний рейс из Владивостока.

В пути Брехт выбросил за борт книги Ленина, которые были у него с собой. По прибытии он прислушался к совету Лиона Фейхтвангера остаться в Лос-Анджелесе, так как жизнь здесь намного дешевле, чем в Нью-Йорке. К тому же Голливуд – это реальная возможность хорошо заработать. Даже разбогатеть.

Брехт обосновался в Санта-Монике, недалеко от океана, где поначалу арендовал дом на Двадцать пятой улице, по соседству с Генрихом Манном, который жил на Саус-Суолл-Драйв. Брехт и Генрих Манн были давно знакомы, и теперь возобновили отношения.

В городе, где всё выставлено на продажу, Брехт испытал культурный шок. Несколько месяцев он только и делал, что играл в шахматы. В стихотворении «Годы изгнания в Америке» он написал:

От тигров я спасся.

Клопов кормил я.

Сожрала меня

Заурядность[72].

Брехт прекрасно ладил с Генрихом Манном – в отличие от всех остальных «мандаринов» культурной колонии, которые дико раздражали его, в особенности Адорно и Хоркхаймер. И тем не менее он не мог удержаться от посещения дискуссионных вечеров с их участием – эти вечера Брехт называл «семинарами в бомбоубежище».

В декабре 1941 года США объявили войну Германии, и в одночасье Брехт и прочие эмигранты превратились в enemy aliens – «вражеских элементов», которые с этого момента находились под надзором фбр. В свободное время Брехт мог передвигаться только в пределах восьми километров от своего дома.

Кроме того, здесь, в этой американской пустыне, Брехту приходилось по буквам диктовать свое некогда знаменитое имя. Но он не сдавался, упрямо пытаясь покорить Голливуд на своих условиях. Он редактировал сценарии, писал нескончаемые синопсисы, постоянно вращаясь в кругу важных персон кинобизнеса. Всё, что он видел и слышал, Брехт рассматривал как потенциальный материал для фильмов. Он выуживал у друзей важную информацию и полезные контакты. Записная книжка пестрела именами знаменитостей и долларовыми знаками.

Чтобы заработать себе на хлеб, я каждое утро

Отправляюсь на рынок, где торгуют ложью.

Уповая на успех,

Я становлюсь посреди продавцов[73].