Читать книгу "Невозвращенец - Алексей Иванович Полянский"

бы скрывать бланк справочного бюро от своего спутника.

– Но если они встретились, и по серьезному поводу, вряд ли можно рассчитывать на ее откровенность.

Веселовский, оказалось, предвидел такую возможность.

– У меня есть план. Если, конечно, найдем нужную нам Коновалову. Милиция предъявляет гражданам фотографии их родных или знакомых для опознания. И при этом не всегда сообщает, по разным соображениям, что произошло с этим человеком: арестован, находится в розыске, погиб, ну и тому подобное. У нас есть фото Квятковского, вот и предъявим его Коноваловой. Знакомая Квятковского сразу узнает его и хоть чем-нибудь да выдаст себя. Если она его сообщница, то первая мысль, которая придет ей в голову, что Квятковский задержан, изобличен и дал против нее показания. Значит, упираться бессмысленно – только усугублять положение. Если встреча не содержала ничего предосудительного, то ей и вовсе нет никакого смысла что-либо скрывать.

– Придумано неплохо. А как осуществить практически?

– В городском угрозыске работает наш бывший сотрудник, капитан Губарев. С его нынешним начальством в МВД уже обговорено – он нам поможет. Если центр, то есть ты, не возражает.

«Центр» не возражал. Превосходный план Веселовского, будучи, правда, реализованным лишь на две трети, существенных результатов не принес. А на две трети он был осуществлен потому, что из шести Маргарит Коноваловых в Минске находились лишь четыре. Ни одна из них Квятковского на фотографии решительно не опознала и никаких признаков волнения, тем более растерянности при этом не проявила. Что же касается зарубежных связей – таковая выявилась лишь у одной из четырех опрошенных Коноваловых – родная сестра-пенсионерка в недалеком Белостоке.

Андрей нервничал. Сергей его успокаивал, обещал довести дело до конца и незамедлительно дать знать в Москву о результатах.

В Ленинград Марков прилетел около полудня, рассчитывая в этот же день выехать в Москву «Красной стрелой». О встрече с Бобровым договорились заблаговременно его ленинградские коллеги.

Валентин Михайлович Бобров оказался симпатичнейшим человеком, поразительно похожим и внешностью, и манерами на актера Евгения Леонова – если бы тот носил очки. Вот только леоновской жизнерадостности в собеседнике Маркова (они разговаривали в специально снятом на день номере «Европейской») не было и на гран. Он выглядел подавленным и растерянным. В ходе разговора почти непрерывно курил мало кем покупаемые в наш сигаретный век папиросы «Казбек». Первыми его словами после формального знакомства были:

– Что с Сашей? Удалось с ним встретиться?

– Не знаю, – чистосердечно ответил Марков, отметив про себя «Саша», а не «Егоров». – Меня два дня не было в Москве. Но думаю, что нет, меня бы известили. Хотите кофе?

– Не откажусь.

Марков, нарушая правила проживания гостей, вынул из серванта чайник, ополоснул его в ванной комнате, заполнил водой и воткнул в розетку дорожный кипятильник, извлеченный из сумки вместе с банкой растворимого кофе, сахаром и пачкой минского сухого печенья. Через несколько минут они уже кофейничали. Процедуру эту Андрей затеял не только потому, что у него со вчерашнего вечера росинки маковой во рту не было, но и с целью практической – дать время Боброву освоиться перед не слишком приятным разговором.

Отпив половину первой чашки, Марков наконец перешел к делу.

– Я слышал, Александр Иванович Егоров был вашим другом?

– Почему – был? – подчеркнуто ровным голосом спросил Бобров. – Он и остается, уверен, моим другом, как и я его.

– И это вы говорите после всего того, что произошло в Бредене? – недоуменно воскликнул Марков.

– А что, собственно, там произошло? – уже с явным вызовом произнес Бобров. – С моей точки зрения, там произошла беда. С моим другом Сашкой, то есть советским гражданином Егоровым.

Столько убежденности было в этом энергичном заявлении, что Марков понял: надо немедленно изменить тональность разговора, иначе никакого прока не будет.

– Валентин Михайлович, на Западе от имени Егорова было сделано заявление, в котором, в частности, он мотивировал свой отказ вернуться в СССР тем, что вместо него в члены-корреспонденты избрали вас.

Бобров неожиданно засмеялся:

– Это дурацкое заявление, дурацкое лишь на первый взгляд, только убеждает меня в том, что Егоров написал его сам и что он попал в беду…

Тут уже Марков окончательно растерялся.

– Как прикажете понимать?

– Да очень просто. Егоров прекрасно понимал, что там, на Западе, не знают всю историю с выборами, и этим заявлением дал понять нам, знающим подоплеку, что его вынудили сделать это.

То, что сообщил Бобров, было очень важно и – интересно. Марков тут же спросил:

– Вы это можете доказать?

– Пожалуйста! Мы не знали, что наши институты, его в Москве и мой в Ленинграде, выдвинут нас в этом году. Это произошло одновременно. Оба мы тогда были очень заняты делами и о выдвижении узнали из газет. А за два дня до сессии он мне позвонил и сказал, что снял свою кандидатуру фактически в мою пользу. Кстати, моя жена присутствовала при этом разговоре и только ахнула. Меня этот псих благородный (Бобров так и выразился – псих) возмутил. Я ему сказал, что раз так, я тоже сниму свою кандидатуру. А он только загоготал в трубку: «А вот и не снимешь, потому что этим откроешь дорогу прохвосту Болтянскому».

Бобров вдруг сник и огорченно вздохнул:

– Об одном жалею, что не догадался вовремя отказаться от баллотировки, опередить Сашку.

Валентин Михайлович допил остывший кофе и закончил свою мысль.

– Теперь слушайте – это не все еще. Когда подсчитали шары, Сашка первым прислал мне телеграмму. – Он вынул из портфеля стандартный бланк, бережно развернул его и прочитал: – «Дорогой Валя. Поздравляем с избранием в членкоры во славу науки и на радость ближним. Ура! Ждем с Верой в Москве. Заказываем стол в “Арагви”. Целуем, Саша, Лида».

Марков не удержался и даже вскочил с места:

– Егоров знал, что эту телеграмму вы, конечно, сохраните…

– А те, кто заставил его лепить эту «чернуху», не знали! Он понимал, что я легко могу разоблачить это вранье, и шел на него сознательно, чтобы я понял – он под давлением! Но и это еще не все!

Марков торопливо сделал несколько пометок в записной книжке и спросил:

– Вы можете на время дать эту телеграмму?

– Для того и принес, держите. Дальше. Егоров там что-то городил, что невозможен контроль над обычными, чрезвычайно разрушительными видами вооружения. Я тоже вхожу в число экспертов по этим делам. Так вот, именно Егоров разработал некоторые идеи, позволяющие такой контроль осуществлять! Опять-таки, там этого не знают, а мы знаем!

Марков не мог не признать, что Бобров – ей-богу, не зря его избрали в академию! – голова,