Читать книгу "Из пережитого в чужих краях. Воспоминания и думы бывшего эмигранта - Борис Николаевич Александровский"

уст Мацылева, которого я хорошо знал еще до крымской эвакуации. Несмотря на свое положение, он весьма скептически относился ко всем беснованиям «рыцарей белой мечты» и в минуту откровенности признался с глазу на глаз, что, по его мнению, вся деятельность РОВСа в конечном счете является лишь «толчеей воды в ступе» и больше ничем. Сам же он, по его словам, принимал участие в этой толчее только потому, что вне этого омута ему «некуда было податься», и что поэтому ему ничего другого не оставалось делать, как «плыть по течению», высказывать штампованные «белые мысли», разрабатывать стратегические планы борьбы с «мировым злом – коммунизмом» и быть постоянным и неизменным участником ровсовских молебнов, панихид, торжественных собраний и банкетов.

Высказывание Маннергейма вызывает в штабе РОВСа смущение. Полученного щелчка по носу скрыть нельзя. Ежедневные докучливые посетители канцелярии на улице Колизе расходятся, понурив голову. Канцелярия пустеет.

Но вот подошел грозный 1941 год. Значительная часть вчерашних антисоветских активистов и недавних поклонников Гитлера прозрела. Многие из них совершенно порвали с традиционной контрреволюционной психологией и четко заняли патриотическую позицию.

Однако остались и неисправимые. В первую очередь весь командный состав РОВСа и других сходных с ним по духу организаций.

Лишь только весь мир облетело телеграфное сообщение о гитлеровском вторжении в Советский Союз, как начальник РОВСа Витковский обратился с призывом ко всем членам этой организации включиться в начатую Гитлером «священную борьбу» и вступать в ряды германской армии.

Десятки тысяч бывших подчиненных генерала Витковского во Франции, генерала Абрамова в Болгарии, атамана Краснова в самой Германии и других «военачальников» отвергли с проклятиями этот облеченный в форму приказа призыв.

Но некоторые с восторгом отозвались на него. В Париже запестрели эмигрантские фигуры в немецкой военной форме с повязкой на руке и напечатанным на ней словом «переводчик» или в коричневой и черной форме вспомогательных германских военных организаций – военно-инженерной (так называемой «организации Тодта») и военно-транспортной (так называемой «организации Шпеера»). Незримое и неслышимое слово «измена» повисло в воздухе. Произнести это слово вслух никто не отваживался: Париж был полон агентами гестапо.

Одним или двумя годами позже начальники отделов РОВСа на Балканах приступили с благословения Гитлера и по прямому его указанию к формированию самостоятельного крупного военного соединения – так называемого русского «Охранного корпуса», предназначенного для борьбы с югославской партизанской Народно-освободительной армией. Возглавил корпус генерал Штейфон, бывший начальник штаба генерала Кутепова. Весь командный его состав, сержанты и рядовые состояли из русских эмигрантов, живших в Югославии и Болгарии.

Корпус этот зверски расправлялся с югославскими партизанами, выступившими с оружием в руках против гитлеровских полчищ, оккупировавших Югославию, и оставил по себе в югославском народе такую зловещую память, которую, по выражению этих партизан, стереть сможет лишь сотня грядущих лет.

В предыдущем моем повествовании я рассказал о политической деятельности так называемого правого сектора русской послереволюционной эмиграции. Описал я ее такой, какой она прошла перед моими глазами за время пребывания в Париже с 1926 по 1947 год. Само собой разумеется, что этот мой рассказ не претендует на исчерпывающую полноту. Я и не задавался подобной целью. Совершенно невозможно перечислить и нарисовать все политические фигуры этого правого крыла, промелькнувшие на парижском горизонте в описываемые годы. Столь же невозможно перечислить все мелкие организации, группы, союзы, объединения и общества, которые быстро возникали и быстро исчезали на этом горизонте. Да вряд ли это представило бы какой-либо интерес для читателя.

Упомяну еще вскользь, что в те годы в Париже подвизался украинский «самостийник» Петлюра, убитый на парижской улице выстрелом из револьвера эмигрантом Шварцбродом, мстившим ему за массовое истребление евреев на Украине в 1918–1919 годах. Суд над Шварцбродом превратился в сенсационный процесс и кончился оправданием подсудимого.

В те же годы подвизался в Париже и на юге Франции пресловутый белогвардейский казачий генерал Шкуро, стяжавший в годы Гражданской войны громкую известность на юге России своими убийствами, разбоем, грабежами и насилиями.

Доживал свои дни и умер в Париже известный анархист Махно.

Всех не перечислишь.

Правый сектор белой эмиграции являлся численно главной составной ее частью. Именно он «задавал тон» политической деятельности эмиграции в течение первой четверти века, прошедшей с момента Октябрьской революции. Но было бы ошибкой думать, что общий облик и мышление этого массива людей, а равно и других составных частей эмиграции оставались неизменными. Об этом я уже упоминал, и к этому вопросу мне неоднократно придется возвращаться в дальнейшем изложении.

Основной движущей силой в расслоении эмиграции и в постоянном изменении психологии ее большинства (а в активных ее группировках также и в перемене тактики) было общее политическое развитие в мире, в частности – и в особенности! – рост могущества и международного авторитета Советского государства. Уже крымская катастрофа 1920 года, а одним-двумя годами позже и последние «белые» катастрофы эпохи Гражданской войны открыли глаза отдельным эмигрантам на истинное положение в Советской России и во всем мире и привели к полному краху их белой идеологии.

Но в те годы число таких прозревших было еще ничтожно. Следующим этапом было официальное признание Советского государства рядом европейских и неевропейских держав. У значительного числа эмигрантов окончательно рухнули надежды на возобновление иностранной интервенции. Отсюда отход от политиканства, приносившего этой категории эмигрантов только разочарования в их безнадежных и безрассудных мечтаниях.

Очень большое значение для сдвигов белоэмигрантской психологии, в частности в военном секторе, имел рост военного потенциала Красной армии, неуклонное ее совершенствование и быстро возрастающая техническая мощь. Последнее признавали даже многочисленные ее недоброжелатели из числа специалистов – иностранные и эмигрантские. Не укрылся от взора очень многих ранее реакционно настроенных белоэмигрантов и постепенный рост международного авторитета Советского Союза, а также его нарастающее экономическое могущество, сколь бы ни старались неисправимые «пророки» доказывать противное.

Тревожное международное положение середины и конца 1930-х годов, возможность европейской или мировой войны вызвали у очень значительной части эмиграции стремление к полному пересмотру своих позиций в вопросе о том, какое место она должна занять в случае военного конфликта, в который был бы вовлечен и Советский Союз. Отсюда создание в Париже новой организации – Дома оборонца.

В Дом оборонца входили эмигранты, провозгласившие во всеуслышание лозунг безоговорочной защиты Советского Союза всеми доступными им способами в случае нападения на него извне. В эту организацию вошли и многие младороссы, не отрекаясь при этом от своего лозунга «Царь и Советы».

Все без исключения «оборонцы» были арестованы французскими властями в день объявления войны (2 сентября 1939 года) и отправлены как «подозрительные» в административном порядке в один из концентрационных лагерей Юго-Западной Франции. Часть его