Читать книгу "Развод и девичья фамилия - Татьяна Устинова"

Рассуждения о том, что тиражи ничего не значат, – это простопопытка…”

И так далее, несколько страниц подряд. Сергей не нашел ниначала, ни конца, ни того места, из которого были изъяты “полстранички”, обнаруженныев портфеле у мертвого Костика, но читать внимательно ему было некогда.

С бумагами в руках он поднялся с корточек и огляделся.Насколько он мог судить по характеру разгрома, любознательный жулик, болеевсего интересовавшийся именно бумагами, эти рукописи отбросил за ненадобностью.

Что, черт побери, он искал?

– Аристарх Матвеевич, – сказал он замученному чувством виныстарику, топтавшемуся рядом и сокрушенно бормотавшему, как он недоглядел, – выпомните, как Кира месяц назад приезжала и жила здесь несколько дней?

– Еще бы! – воскликнул сосед. – Конечно, конечно, помню!Мальчик отдыхал с бабушкой, а у вас были дела, и Кира Михайловна жила здесьодна.

– К ней… никто не приезжал?

– Почему не приезжал, конечно, приезжали! С работыприезжали, несколько раз! Она даже пожаловалась, что вот, мол, вырвалась нанедельку из городского шума, так сказать, убежала от жизненной суеты, но и тутей не дают покоя.

Кира никогда не сказала бы “от городского шума” или“жизненной суеты”.

– Я потому так и подвел вас, Сергей Константинович, чтомашина эта у ворот показалась мне очень знакомой, я даже решил, что это выприехали! Теперь мне трудно разобраться, их так много стало, этих машин, не то,что раньше, когда в пятьдесят шестом мы с Виленой Игоревной купили “Победу”! –Он поморгал старческими глазами, сунулся поближе и спросил с надеждой: – Может,чайку, а, Сергей Константинович? С малиновым вареньем, а? Леночка варитзамечательное варенье, даже, я бы сказал, конфитюр! И чаю горячего! Сегодня настанции продавали калачи, и я, знаете ли, не удержался, купил. Горячийиндийский чай с калачом и малиновым вареньем! В качестве компенсации, таксказать, за причиненные неудобства.

– Не было никаких неудобств, – сказал Сергей неловко, – чтовы, Аристарх Матвеевич! Я… мне… я боюсь, что…

Старик покивал, как бы ободряя Сергея, как бы заранее прощаяему отказ от индийского чая с калачом и вареньем, и переступил своими мягкимиваленками, и Сергей продолжил решительно:

– Я сейчас приведу здесь все в порядок. Мне ведь решеткунадо на место поставить! И… – по привычке он взглянул на часы, – …минут черезсорок приду к вам. Договорились?

– Конечно! – пылко воскликнул Аристарх Матвеевич,вознамериваясь немедленно броситься и обрадовать Леночку; что у них сегоднябудет гость, который по достоинству оценит ее “конфитюр”. И на некоторое времяможно будет даже вообразить, что к ним приехал сын, много лет назад утонувшийво время какой-то дальней экспедиции, и Леночка станет суетиться и ухаживать, идостанет чистую скатерть, и чашки с пастушками и пастухами, и уберет со столаобувную коробку, полную лекарств, – свидетельство того, что время уходит, егопочти уже нет, и ничего не изменить, не поправить, не начать заново, и никому несъесть весь малиновый “конфитюр”, который она такая мастерица варить!..

– Спасибо, – пробормотал старик, как будто Сергей сделал емуневесть какое одолжение, – большое спасибо, Сергей Константинович!.. У наскалитка немного… покосилась, так вы ее толкните получше.

– Я через забор, – улыбнулся Сергей. Спрашивать об этом неследовало, но он все-таки спросил:

– А из Кириных гостей никто… на ночь не оставался?

– На ночь? – наивно удивился сосед. – Нет, ну что вы! Здесьже до Москвы недалеко! Все, кто приезжал, сразу же и уезжали.

Значит, героя-любовника она в Малаховку не взяла. Глупо былорадоваться, но Сергей все-таки обрадовался.

– А кто у нее тогда бывал, вы не запомнили? АристархМатвеевич подумал немного.

– Нет, – сказал он виновато, – не запомнил. Какой-то мужчинабыл, солидный. Прошел и поздоровался. Девушка какая-то, сильно надушенная.Раньше считалось дурным вкусом, а сейчас… – Тут он сконфузился немного. –Валентина Степановна приезжала, да! Заходила к нам с Леночкой.

Лицо его осветилось приятным воспоминанием, как к “ним сЛеночкой” заходила Валентина, и он продолжал:

– И еще один приезжал, но в дом не заходил. Машина такая…большая, темная.

– Как не заходил?

– Да вот не заходил, Сергей Константинович. Я на почтуходил, за газетой. Мы, знаете ли, на почте получаем, потому что в последнеевремя газеты стали воровать. Вышел, стоит машина. Возле нее мужчина курит. Япоздоровался, и он мне кивнул. Я, наверное, с полчаса ходил. Возвращаюсь,машина все стоит, а он все курит. Увидел меня, сел и уехал.

– Странно, – удивился Сергей, – может, он уже к тому временивышел?

– Может, и вышел, – согласился старик, – только у него следыочень приметные – хромает сильно, и палка, а у самой калитки никаких такихследов не было. Снег шел, я это очень хорошо запомнил.

Александра Зубова ненавидела имя Аллочка, котороеприлепилось к ней, когда ей было месяцев пять, с тех пор никак не отлеплялось.

Это имя стало ее врагом, ее “пятой колонной”, ее камнемпреткновения. Оно просачивалось за ней повсюду, как керосин в мясной пирог вромане Джерома. Сначала оно просочилось в детский сад, и она вынуждена былавести себя в соответствии с этим ужасным именем – носить банты и оборки,шепелявить, учить гнусные стихи “белая береза под моим окном” и отбиваться отмальчишек, которые не давали ей житья. Потом оно просочилось в школу, и тамначалось все сначала – белые колготки, локоны, гнусные стихи.

В институт оно тоже просочилось. И вот теперь на работу.

Ей и так приходилось труднее всех. Из-за отца, который былбогат, знаменит, уважаем, запечатлен во всех журналах и показываем во всехтелевизионных передачах. Почему-то считалось, что дочь такого отца может бытьтолько избалованной идиоткой или наркоманкой при последнем издыхании, на худойконец.

Аллочка боролась изо всех сил, стремясь доказать окружающим,что она такая, какая есть, и величие и могущество ее отца, в тени которого онапроизрастала, не имеют для нее никакого значения.

Работа началась для нее очень скверно. Конечно, она ни зачто не попала бы в такой “продвинутый” и элитарный журнал, как “Стараяплощадь”, если бы не ее фамилия и не звонок старого друга в Нью-Йорк, где пассявладелец “Старой площади”, бывший трибун, борец и демократ. Бывший трибунпорадовался, что “девочка уже большая”, и моментально перезвонил КонстантинуСергеевичу Станиславову, нынешнему трибуну, и тот, немного морщась, взял ее наработу.

В первом же материале, который она с такой гордостью отдалав печать, президент был назван Василием Васильевичем.