Читать книгу "И в сотый раз я поднимусь - Галина Артемьева"

– Но я же сказала «да», – возражала более здравомыслящая часть Сашиного «я».

– Ага, ага, сказала она… Совершенно неуверенно… бесцветно… Не прозвучало у тебя… – подначивал первый.

Саша, в который уже раз, принималась воссоздавать картину ответа: действительно ли ее «да» было неубедительным и способным оттолкнуть?

Сон сморил ее только к утру.

Все равно проснулась, как полагалось: к завтраку. Завтрак – это святое. Всех накормить, перецеловать, проводить.

Посмотрела на себя в зеркало: жуть. Под глазами круги, рожа осунулась.

На запах гренок дружно подтянулись ненаглядные чада.

Элька отхватила кусок, сунула в рот.

– Мам! Ты влюбилась!

Саша прямо-таки остолбенела от дочкиной проницательности. Не знала, что и сказать.

– С чего ты взяла? – осторожно начала она прощупывать почву.

– Гренки пересоленные, – заржал Ромка. – Тоже мне, рентген.

– Не, есть можно, не волнуйся. Даже вкусно, – успокоил мать добрый Мишка.

– Ну, влюбилась, – сказала Саша.

Она не боялась быть откровенной со своими главными дружбанами.

– Ну и наконец-то, – одобрила Элька.

Парни поддержали сестру, покивали многозначительно с набитыми ртами. Ничего они не понимали. У них-то все было впереди. Сколько угодно всего. А у нее вот… что-то непонятное, даже страшное…

После завтрака юная поросль отправилась по своим делам, хоть в субботу особых дел быть не должно.

Саша осталась одна. Началось ожидание. Опять полезли идиотские мысли.

«Вот он придет… Если придет… Что загадывать… Еще не пришел… Ладно. Стоп. Допустим, придет. И что?»

Продуктивные соображения, одно содержательнее другого.

Но самое главное она понимала: она хочет быть с ним, неважно – богатым, бедным, благополучным или нет.

«А если он пьет? Как Антон? Нет, это нет. Этого быть не может…»

Так она пугала и утешала себя, пока Леня не переступил порог ее дома.

И снова они улыбались друг другу, не веря самим себе.

– Всю ночь не спал. Ругал себя, что с тобой не поехал. Нельзя было отпускать, – горестно вздохнув, объяснил Леня свои терзания.

– И я себя ругала. Не помню за что, – радовалась Саша.

– Ты не передумала?

– Нет. А ты?

– Конечно, нет. Я же здесь, с тобой. Я тебя больше не отпущу.

Через две недели они были уже мужем и женой. В загсе почему-то легко пошли навстречу, сократив срок положенной проверки чувств. Тем более причина была уважительная: жениху требовалось улететь за границу, что подтверждалось имевшимся авиабилетом.

Эти дни перед свадьбой Саша вспоминает как время непрестанного общения с Леней. Хотя они разлучались почти каждый день: дела. Разлучались, но не расставались. Что бы ни приходилось делать, фоном были мысли об их любви. То, что именно это и есть любовь, Саша не сомневалась ни на минуту. Они даже не планировали никак свое будущее. Раз Бог привел встретиться, надо быть вместе, как бы ни складывались обстоятельства.

В первые их встречи – удивительно – они даже не целовались. Сидели, обнявшись, прижавшись друг к другу, как две половинки, наконец-то ставшие целым. Вот: жениться собрались, не испугались, а целоваться было почему-то страшно. Не из-за мысли: понравится – не понравится. От переполненности друг другом.

Так прошла суббота, воскресение, в понедельник Саша вышла на работу и удивилась вопросам коллег о Лондоне. Что за Лондон такой? Ах да, Лондон… Ну – Лондон как Лондон. Все при нем. Только он очень-очень далеко… За туманами…

Неузнаваемо изменилась Саша.

С работы ее встречал Ленечка, они торопились в загс, волновались: а вдруг не согласятся их расписать, потом пошли по Тверской, бесцельно, наполненные счастьем, которого, говорят, не бывает, а оно – вот… Стучится в сердце так, что не верить ему невозможно.

Тут-то, на Тверской, стали они целоваться, словно наконец-то решили наверстать упущенные годы.

Очнулись от того, что злобная бабка наехала на них своей сумкой на колесиках.

– Стыда нет совсем! Проститутки! – установила бабень вместо извинений, колюче цепляя глазом то Сашу, то Леню, словно взвешивая, кто тут из них больше подходит под ее определение.

– Вот именно, – подтвердила Саша. – Мы – они.

– Мы же на Тверской, – солидно поддержал Ленечка. – Там, где положено…

– Тьфу, – крикнула бабка, – тьфу, бесстыжие…

Видно было: ей очень хотелось напитаться их счастьем. В городе, где много несчастных людей, каждому хочется урвать себе хоть кусочек, неважно каким способом.

Только они были уже не маленькие и отдавать то, что обрели с помощью чуда, не собирались ни в коем случае и никому.

Подошли к светящемуся козырьку отеля.

– Идем ко мне, – обнял Сашу жених.

– Сюда? – обрадовалась она возможности скрыться от чужих глаз.

Нарядный швейцар, прямо как с картинки, поклонился с достоинством.

– Только бы дойти до лифта, – мечтала Саша.

Ей не терпелось вернуться к поцелуям.

В лифте мешали посторонние. Только и можно было, что за руки держаться, чувствовать электрические разряды.

Они не включили в номере свет, не разделись, не легли. Стояли у окна и целовались.

Потом, все еще не раздеваясь, улеглись: ноги не держали. На раздевание времени не было, не могли же они оторваться друг от друга из-за каких-то пустяков.

Впервые в жизни Саша не стеснялась, не думала, как она выглядит со стороны, не боялась последствий.

Все было изумительно красиво: и мешающая одежда, которую удалось какими-то рывками частично содрать с себя, и случайные прикосновения к горячей коже, и его бережный вопрос: «Можно?», когда можно было все, и то, что потом – п о т о м! – все равно не хотели разомкнуть объятия, оторваться от губ, ловили теплое дыхание друг друга…

Они даже немножко поспали так, в гнезде из собственных шмоток.

Саша проснулась от его взгляда.

– Еще, – попросила она. – Еще, еще и еще…

…Их первая предбрачная ночь…

Они выползли из номера, когда и вправду ночь спустилась на город. Проголодались до обморока. Можно было заказать в комнату, но оба стремились к людям, осмотреться в окружающем мире после всего, что у них произошло. Они ужасно нравились себе. Казалось, что и все вокруг смотрят на них с восхищением.

Вдруг Саша вспомнила, что давно, уже дня два назад, хотела сказать Ленечке что-то очень важное о себе. Чтоб все между ними было совсем-совсем по-честному.