Читать книгу "Как я был Анной - Павел Селуков"

В тот вечер Клэр я не увидел. Кэти сказала, что она спит. Завтра, мол, приходи. Но я не пришёл, потому что, когда я был на работе вместо парня, который подменил меня, пропустил смену на «молочке». Только через день мы с Клэр увиделись. Она мне жутко обрадовалась. Так щеночки радуются, не видя долго хозяина. Клэр я тоже всё рассказал, и она мне сразу поверила. Я не знаю, что такое старость, но точно не опыт. Наверное, это когда гормоны перестают бегать и тебе на всё насрать. На «молочке» я мог проработать ещё год. Иначе отсутствие морщин на моём лице заметят даже невнимательные люди. Кеву и Кэти про затею с воронкой и про то, чтобы Клэр ушла со мной, я рассказывать не стал. Они уже сдавали. Через месяц у Кэти выпали волосы. Кев постоянно страдал мигренью. Потом у него разбарабанило лимфоузлы. Кэти потеряла зубы. Я решил не дожидаться развязки.

У меня был отсыпной, когда мы с Клэр пришли к котловану. Её родители спали тяжёлым сном обессиленных людей. Я хотел дождаться воронки и вместе с девушкой заплыть в неё, чтобы пожить на Гоа. Может быть, накопить ей на пластику. Оглядеться. Подумать спокойно над природой воронок. Решить наконец, стоит ли рассказывать об этом властям (я не был уверен в том, что они не в курсе, что они молчат по каким-то высоким соображениям, из которых можно и меня кокнуть, чтобы не проговорился). Ну, и ещё одна мысль не давала мне покоя. Тысячи людей утонули в воронках у нас. Наверное, тысячи исчезли в воздушных воронках Индии. Тысячи ушли под землю в Австралии. Пропадали целые «боинги» людей. Где они все? Если, к примеру, столько людей отсюда вынырнуло на Гоа, то неужели индусы этого не заметили? А австралийцы — индусов? А мы — австралийцев? Ладно. Допустим, этого не заметили простые люди. Я, например, не стал кричать, что я из Камелота. Но кто-то бы точно стал. У кого в Камелоте жена и дети. Кому по-любому надо назад. Неужели всех крикунов попрятали в сумасшедшие дома? Странно это. А власть? Уж она-то должна была заметить миграцию. Воронки появились тридцать семь лет назад. Ну да. Их сразу признали опасными аномалиями. Все эти тросики на пляже, индийское хождение в связке, австралийское хождение с палкой на плечах (у воронки маленький диаметр, и палка упирается в твёрдую землю, не позволяя утянуть человека сразу). Однако людей-то всё равно до хрена утянуло! Что-то тут не сходилось. А вот что именно, я понять никак не мог. На всякий случай я решил держать Клэр за руку, когда мы будем проходить воронку. Как Дамблдор Гарри Поттера, помните?

В воду мы с Клэр вошли одновременно. Если не обращать внимания на лицо, она была красивой и возбуждающей. Я поцеловал Клэр в лоб и попросил мне доверять. Клэр улыбнулась. Я не отвёл глаз. Мы поплыли. Мы не просто так поплыли. Воронка уже зарождалась, уже набирала силу, уже крутила своими невидимыми центрифугами мутную воду. Я плыл и силился понять, в чём подвох и есть ли он вообще? Когда воронка нас закрутила и мы с Клэр понеслись на дно, я всё понял. Моё бессмертие. Все остальные действительно умирают. Для них воронка — это крематорий. Путешествовать по Земле могут только такие, как я. Причём путешествовать по желанию. Я захотел на Гоа — я попал на Гоа. Захотел в Австралию — попал в Австралию. Захотел домой — оказался дома. Вернуться уже было невозможно. Я изо всех сил сжал руку Клэр и отрубился. Индийский океан. Я рвусь к свету. Выныриваю. Озираюсь по сторонам. Никого. Я жду. Из воды появляется Клэр. Я вскрикиваю. Нормальные глаза, нормальный нос, полные губы украшают её лицо. Мы плывём к берегу. Мы счастливы как дети. Смерти нет. Для оставшихся смерти нет. Просто они об этом пока не знают…

— Какой сопливый конец.

— Ну, прости, Клэр. Постмодернизм. Беда с концовками.

— Значит, у меня вывернутые веки?

— Нет, конечно. У тебя самые лучшие веки в мире.

— Губ нет?

— Да вот же они!

— Как там? Верхняя челюсть наползает на нижнюю?

— Вровень. Таких идеальных челюстей ещё не знала природа.

— Я расскажу маме про волосы и зубы. А папе про лимфоузлы.

— Не расскажешь.

— Почему это?

— Потому что мы лежим в их постели, пока они на работе.

— Действительно. Когда ты пойдёшь дрочить быков?

— Послезавтра.

— Значит, у нас есть два дня?

— Ну да.

— Давай на котлован.

— Хочешь в воронку?

— Не смешно. Хочу поваляться на берегу. «Если не обращать внимания на её лицо, то она была…» Какой она там была? То есть я?

— Красивой и возбуждающей.

— Ты правда думаешь, что я такая?

— Конечно.

— Ну, пойдём к котловану? Я надену бикини.

— Пошли.

И мы пошли. Отличный вышел день. Много любви, и никто не умер. А что до быков и воронок… Ну, быки задолбали, конечно. У меня правая рука стала вдвое толще левой от такой работы. А воронки никуда не ведут. Вообще. Разве что в рай. Или в ад. Или в чистилище. Но это к фанатикам, не ко мне.

2057 год. Пермь. Кински

Асвацацур Кински не проснулся утром, потому что всю ночь не спал. Асвацацур Кински хотел пить и есть. Страшная жажда обрушилась на его худые плечи, обхватила горло, заползла между губ и там свернулась клубочком, скоро превратившись в мумию змеи. На фоне жажды голод переживался как заноза на пальце в разгар ампутации руки. Из недр живота поднялся запах переваренной капусты. Кислый и гнойный, он перетекал в ноздри и душил Асвацацура Кински невидимой гарротой.

Отбросив грязное одеяло, скелет встал посреди комнаты и одновременно посреди пустыни. Горбатый потолок барака пузырился обоями в рассветной мгле. Чуть не задевая его головой, Асвацацур Кински надел дырявые джинсы, рубашку с длинным рукавом, высокие кеды и вышел на улицу. У колодца, который высох два дня назад, копошились дети. Кински пережил много засух и похоронил немало чужих детей. Наверное, поэтому у него не было своих.

— Чего валандаетесь, мелюзга?

Ответил Симеон. Он был вихраст и постарше Иеронима, Арнольда и Пети.

— Прутиком воду ищем.

Дети не могли стоять на ногах и поэтому ползали с прутиком вокруг колодца.

— Кто вас надоумил?

— Никто. Прутики любят воду.

— Почему это?

— Все прутики хотят снова стать деревьями, а деревья любят воду.

— А вы хотите пить?

— А мы хотим пить.

— Ну, ищите. Если прутик что покажет, сразу зовите меня. Вы нас всех спасти можете.

— Всех спасти можем?

— Всех спасти можете.

— Мы будем стараться, Кински.

— Вы уж постарайтесь.

Асвацацур Кински отошёл от колодца и сел в тень подъездной лавки. Там уже сидели Мария и Рихард. Мария негромко обронила:

— Ты дурак, Кински!