Читать книгу "Барыня уходит в табор - Анастасия Дробина"

– Решился давно, – улыбнулся Сбежнев. – Будь моя воля, увез бы Настю под венец еще на Покров. Но Яков Васильевич только сейчас дал согласие.

– И все же, mon ami, это опрометчиво, – пожал плечами Толчанинов. В его глазах блестела ироничная искорка, было непонятно – серьезен он или потешается. – Не хмурься, я говорю на правах старого друга и из искреннего расположения к тебе. Настя – хорошая девушка, великолепная певица, красавица – никто не собирается с этим спорить. Пожалуйста, забирай ее в Веретенниково, живи, сибаритствуй… Но жениться?.. Для чего подобные жесты? Зачем шокировать свет? Москва и так гудит после выходок Воронина. У него тоже шальная голова, но даже он не додумался сделать Зине предложение. А ей, разумеется, в голову не пришло этого предложения требовать. Я не хочу казаться старым занудой и долбить тебе прописные истины, но ты – дворянин, Сбежневы – известнейшая фамилия, старинный дворянский род…

– Большая честь, да нечего есть, – рассмеялся Сбежнев. – Финансовые дела мои, Владимир Антонович, возмутительно плохи. Московские барышни из благородных семейств предупреждены своими маменьками и опрометчивых амуров мне не обещают…

– Серж, не мели чепухи! – сердито отозвался Толчанинов. – Дела, в отличие от женитьбы, – вещь поправимая. Поедешь весной в имение, выгонишь управляющего, займешься хозяйством сам, выпишешь книги и журналы по сельскому хозяйству из-за границы… Через год-другой дела наладятся, и ты снова – выгодный жених. А Настя на это время с удовольствием составит твое общество. Она – славная девочка, и я даже понимаю тебя, мой милый, но… каждому свое.

– Да, а сорок тысяч? – рассмеялся молоденький Строганов. – Серж, поделись секретом! Господа, в самом деле, где можно взять сорок тысяч на выкуп хорошенькой цыганочки при таком отвратительном положении финансов?

– Никита, перестань, право, – улыбнулся Сбежнев. – Уж ты-то хорошо знаешь, откуда они взялись. Мы с тобой носились по всей Москве, занимая деньги.

– Сорок тысяч, боже правый! – усмехнулся капитан. – Яков Васильич, ей-богу, не продешевил. Как будто всю жизнь, старый леший, сватает своих красавиц за столбовых дворян.

– Будто и раньше не было таких случаев! – неожиданно вспыхнул Сбежнев, и сидящая рядом Настя обеспокоенно взяла его за руку. – Вспомни графиню Ланскую, вспомни Нащокину…

– М-м-м-гм… – неопределенно промычал Толчанинов. – Что-то не припомню, чтобы этих «графинь» водили с сужеными вокруг аналоя… Впрочем, вру. Был случай с Толстым-Американцем…

– «В Камчатку сослан был, вернулся алеутом»? – обрадованно процитировал маленький Строганов.

– Ну да, именно с этим. Хотя сей граф, кажется, был наполовину умалишенным. Играл, пил, дрался, будоражил Москву, а под занавес женился на своей подруге, цыганке Прасковье. И то лишь после того, как она уплатила все его карточные долги. Если тебя, мой милый, прельщает подобный карьер…

– Владимир Антонович! – Сбежнев порывисто поднялся с места, его синие глаза потемнели. – Вы… вы – мой друг, но я не буду терпеть…

– Полно, полно, Серж… Успокойся, – капитан Толчанинов смущенно крякнул, тронул Сбежнева за рукав. – У меня в мыслях не было обидеть тебя или Настю. Все это, конечно, очень благородно…

– Благородство тут ни при чем, – с досадой ответил Сбежнев. В большой комнате повисла неловкая тишина. Настя, добела закусив нижнюю губу, смотрела в стену. Сбежнев виновато поцеловал ее пальчики. – Мы расстроили тебя, Настенька? Ты совсем не весела сегодня.

– Я с вами всегда весела, – не оборачиваясь, ответила Настя. – Сами знаете.

– А раз весела, что же не поешь? Боже мой, господа! – вдруг спохватился Сбежнев, и на его лице снова появилась озорная, мальчишеская улыбка. – Я совсем забыл, зачем позвал вас сегодня! Видите ли, цыгане не устают хвастаться новым тенором хора…

– Да? – заинтересовался Толчанинов, вместе со стулом поворачиваясь к столу. – И кто же это? Почему мне ничего не известно? Яков Васильевич, как же тебе не стыдно?! Скрыл от старого друга новое приобретение!

– Это приобретение пока мало известно Москве, – расхохотался Сбежнев. – Хотя, что я говорю… известно, очень даже известно, даже на один день попало в газеты! Оно чуть было не задушило нашего Ваню Воронина! К счастью, вовремя оторвали…

Илья почувствовал, что пол закачался у него под ногами. На лбу выступила испарина, он дико осмотрелся вокруг, соображая, в какое окно лучше выскочить… но рядом стоял и ржал во все горло Митро, чуть поодаль заливался дробным смехом Кузьма, сдержанно улыбался Яков Васильевич, хохотали, держась за бока, цыганки. Ничего не понимая, Илья ткнул локтем в бок Митро:

– Арапо, гаджэ что – знают?!

– Знают, конечно… – Митро вытер ладонью выступившие слезы. – Да ты не бойся. Это свои, никому не сболтнут. А князь Сергей Александрыч и вовсе могила. Ты сам слышал, он про нас все знает. Хороший человек, хоть и гаджо, дай ему бог здоровья… Да ты чего стоишь? Иди туда, бери гитару. Ведь они тебя слушать пришли!

– Чего петь-то? – перепугался Илья.

– Да хоть что-нибудь. «Не тверди» пой.

– Илья, поди к нам, пожалуйста! – позвал Сбежнев. – Вот, господа, Илья Смоляков, прошу любить и жаловать. Дитя табора, знатный барышник, в хоре не так давно, но уже успел наделать много шуму. Правда, он за что-то сердит на меня сегодня. Может, и совсем не станет петь.

Илья покраснел. На всякий случай поклонился. Покосился на Якова Васильевича и спросил:

– Чего изволите, барин?

Синие глаза Сбежнева смеялись.

– Зови меня Сергеем Александровичем. Видишь, мы о тебе уже наслышаны. Настя только и говорит, что о твоем чудесном голосе.

Вздрогнув, Илья взглянул на Настю. Та смотрела на него прямо, спокойно, не выпуская из ладоней руку Сбежнева. Улыбнувшись, сказала:

– Спой господам, Илья. То, что в прошлый раз пел. «Не тверди». Я подвторю.

Сзади подошли Митро и Кузьма с гитарами. Илья вздохнул. Привычно подумал: и чего в таборе не сиделось?.. Взял дыхание, запел, глядя в дальний угол.

Не пойму – для чего

Мне смотреть на тебя…

И зачем, и за что

Полюбил я тебя?

В твоих дивных очах

Утоплю душу я

И до гроба любить

Буду только тебя…

На третьем куплете Настя начала вторить ему. Она вступила чуть слышно, мягко, почти незаметно, но Илья уже не мог смотреть ни на кого, кроме нее. Звонкий чистый голос девушки уверенно шел вслед, взлетал в заоблачную высоту, а черные глаза были совсем близко – как в ту метельную, страшную ночь, как в тех промерзших насквозь санях. И сейчас он мог смотреть в них сколько угодно – ведь они пели вместе, и неважно для кого.

Вдвоем они довели песню до конца.

– С’est parfait![34]– восхитился Толчанинов. – Бесподобно! Серж, ты прав, у парня редкий тенор. Возьми-ка, друг мой. Вот и вот… и еще. Такой талант стоит того, чтобы его озолотили.